Министерство здравоохранения Российской Федерации

   Уральская государственная медицинская академия

   Кафедра философии, кафедра истории и экономики

----------------------------------------------------------------------------

 

 

                          А.А.Баталов, Г.Н.Шапошников

 

 

 

 

 

 

                ВАРВАРСТВО И ЦИВИЛИЗОВАННОСТЬ –

 

                   ВЕЧНЫЕ ЭКЗИСТЕНЦИАЛЬНЫЕ

 

                       КОМПОНЕНТЫ  ИСТОРИИ.                                      

 

Под редакцией доктора философских наук  Ю.И.МИРОШНИКОВА

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

                                   Екатеринбург

                                           2 001

 

 

 

 

 

УДК 14

ББК 87.3

 

 

 

 

 

Баталов А.А., Шапошников Г.Н.

   Варварство и цивилизованность – вечные экзистенциальные компоненты истории. – Екатеринбург. УГМА. 2 001. – 50 с.

 

 

В работе доктора философских наук, профессора Баталова А.А. и кандидата исторических наук,  доцента Шапошникова Г.Н. исследуется один из самых старых и тем не менее самых волнующих вопросов философской антропологии и философии истории  -  каковы истоки варварства и что его ожидает в будущем?

Авторы предлагают новую интерпретацию понятий «варварство» и «цивилизованность», излагают новое видение многомерности человека с позиций «реляционной онтологии», обосновывают своё представление о социогенезе варварства архивными материалами из истории «спецеедства» на Урале.

  Изложенные материалы могут представить интерес для философов и историков. Они могут использоваться студентами вузов и слушателями, изучающими философию в объёме кандидатского минимума. 

 

( Печатается по решению редакционного совета ежегодного издания «Проблемы и гипотезы» - Екатеринбург. УГМА.  На обложке воспроизведена чёрно – белая репродукция картины итальянского художника эпохи Возрождения Джорджоне «Юдифь» - около 1502 г.)

 

 

 

 

 

 

 

 

 

ISBN5 – 89895 – 071 – 0                           

                                                                      Уральская государственная

                                                                       медицинская академия

                                                                                   2 001

 

 

 

 

                                                    Оглавление.

 

 

Введение. О социокультурных и экзистенциальных компонентах истории………………………………………………………………………С.5.

Об исторических судьбах насилия……………………………….С.9.

Реляционная онтология – основа понимания многомерности человека…………………………………………………………………………..С.14.

Homo barbaricus – civilis….………………………………………..С.19.

Природные предпосылки варварства……………………………..С.21.

Мистическая версия………………………………………………..С.24.

Социальные истоки варварства и цивилизованности…………….С.26.

«Спецеедство» как частный случай варварства………………….С.27.

Цивилизованность или духовность?………………………………С.38.

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

                                       ВВЕДЕНИЕ

 

О  СОЦИОКУЛЬТУРНЫХ  И  ЭКЗИСТЕНЦИАЛЬНЫХ

                    КОМПОНЕНТАХ  ИСТОРИИ

 

В философии истории  родилась гипотеза о том, что человечество  проходит в своём развитии  три фазы – дикость, варварство и цивилизацию. Гипотеза оказалась эвристически  перспективной, была принята на вооружение  историками, философами, этнографами и другими учёными.  Г.Морганом, Э.Тайлором, Ф.Энгельсом  и другими выдающимися мыслителями она была положена в основу общей картины всемирно-исторического развития общества и культуры.

Вопрос о стадиях развития человечества  тесно связан с вопросом о  векторе исторического движения.

 Одни философы твёрдо постулировали принцип неуклонного прогресса человеческого рода. «…Масса человеческого рода …всегда шествует, хотя медленными шагами, ко всё большему совершенству.»[1] При таком взгляде на историю  «дикость», «варварство» и «цивилизация» предстают в качестве стадий  исторического прогресса.

Но зафиксирован и противоположный взгляд на историю человечества. Например,  Жан Жак Руссо обосновал отрицательный ответ на конкурсный вопрос Дижонской академии – способствовало ли развитие наук и искусств улучшению нравов. По мысли конкурсанта,  науки  и искусства – суть всего лишь цветы на цепях, в которые заковано человечество. Достижения наук и искусств  вырастают из пороков человека, формируют,закрепляют и обслуживают неестественные потребности современных людей, деградирующих по сравнению с «дикарём»- человеком естественным. А это, в свою очередь, выгодно деспотам. «Государи всегда рады видеть, как среди их подданных распространяется вкус к  приятным искусствам и излишествам…» [2]

Кто же прав: оптимист или пессимист, сторонники теории прогресса или  теории регресса ?

Этот вопрос имеет, как известно, почтенный возраст. Споры на эту тему  можно без труда найти  у древних авторов, например, у всем известного Екклесиаста. И, казалось бы, не стоит  воспроизводить старые дебаты.  

Но указанная  схема  глобальной периодизации истории, а также огромный эмпирический материал, накопленный к настоящему времени гуманитарными, общественными и естественными науками, позволяют  существенно конкретизировать проблему – «куда  и какими силами направлен вектор истории человечества?». В частности, результаты  философско-культурологических  и философско-антропологических исследований  позволяют отделить вопрос о направленности  эволюции культуры  от вопроса  об исторической изменчивости человека.

Философы и историки ХХ века  исследовали  преимущественно  цивилизацию  и притом в её отношении к культуре. В необозримом множестве публикаций на эту тему был предложен, как известно, широчайший спектр  вариантов соотнесения понятий «культура» и «цивилизация» – от их полного отождествления до полного взаимоисключения.(Мы не вдаёмся в анализ этих вариантов, поскольку он не входит в  задачи  нашей работы.)

Исследование цивилизации в этом плане позволило показать, что теории прогресса и теории регресса, по видимости  исключающие одна другую, в действительности можно совместить.  

Ярким примером такого синтеза может служить   известное  сочинение -  «Закат Европы» О. Шпенглера, появившееся в начале ХХ века.

 Автор удачно соединил принцип полиморфизма культур с идеей  «естественных» этапов жизненного цикла каждой отдельно взятой культуры, сформулировав эти мысли следующим образом. «Я  вижу во всемирной истории картину вечного образования и преобразования , чудесного становления и прехождения органических форм.»  «.. у каждой культуры есть своя собственная цивилизация. … Цивилизации суть самые крайние  и самые искусственные состояния, на которые способен более высокий тип людей. Они – завершение…Они - конец без права обжалования…»[3]

Как видим, принцип беспрерывного  рождения новых форм  сочетается с утверждением неизбежной деградации каждой из них в конце  своего исторического пути. То есть, налицо и прогресс, и регресс. Эти и другие положения О. Шпенглера  о соотношении культуры и цивилизации  хорошо изучены и не нуждаются в подробных комментариях.

 Мы же обратились к данному произведению по той причине, что известный философ  поставил наряду с вопросом  о жизненных циклах культур вопрос об отношении цивилизации  к типам человека. В его очерках морфологии мировой истории  характеризуются   разные типы людей.

В одном случае  это – «люди факта» и «люди созерцания, мысли, мечты». По утверждению автора, их разделяет целая бесконечность. Крестьянин, воин, государственный деятель, полководец, светский человек, купец  - «люди факта», живущие  в подлинном смысле слова «жизнь». Они отваживаются на поступки авантюриста, рубаки, игрока, организатора, предпринимателя. Противоположность им  составляют «духовные люди» – идеологи, идеалисты, учёные, священнослужители, святые. Они раздумчивы и робки; в созерцателе один единственный орган желает действовать без целого тела и против него.

Характеристика «человека факта», которому О. Шпенглер отдал предпочтение, заслуживает того, чтобы привести её подробнее. «Всё порывистое и инстинктивное, глубинное проникновение в людей и ситуации, вера в звезду, которой обладает всякий призванный к действию и которая является чем-то совершенно иным, нежели убеждённость в правоте собственноё позиции; голос крови, принимающий решение и полное отсутствие угрызений совести, способность оправдать всякую цель и всякое средство, - во всём  этом отказано созерцателю. Человек факта и шагает иначе- основательнее, чем мыслитель и созерцатель, в котором  чисто микрокосмическое не в состоянии обрести никакого отношения к земле.»[4]

Автор с явным вызовом классической немецкой философской традиции добавляет: «Славный выпад…ценнее славного вывода, и вовсе небезосновательно то презрение, с которым воины и государственные деятели во все времена относились к чернильным  крысам и книжным червям, державшимся мнения, что история делается ради духа, науки или даже искусства.»[5]    

В другом варианте типологии О. Шпенглера  различены  «человек культуры»  и «человек цивилизации».

Сразу скажем, что более чем спорное понимание О. Шпенглером исторической роли цивилизации, делает дискуссионной и  указанную типологию людей. Однако, она заслуживает серьёзного внимания, поскольку автор стремился  выявить взаимосвязь  форм культуры с формами человеческого бытия.

«Человек культуры» живёт на земле ( как сказали бы славянофилы, это- «человек почвы» - Б.А., Ш.Г.). Это – земледелец, человек, имеющий отчизну, создающий богатство культурных форм. Он уважает традиции церкви, династии, сословности, их привилегии и права. Он благоговеет перед преданием и старшинством..

«Человек цивилизации», напротив, это - новый кочевник, паразит. Оторвавшийся от родного мира и  проживающий  в космополитическом селении «город», он преисполнен антипатии к крестьянству и дворянству. Место ценностей исконного уклада жизни у него занимают деньги – неорганическая абстрактная величина, религия сердца вытесняется научной иррелигиозностью.  Таковы  уже римляне, сменившие  в истории греков. К ХХ веку в этой характеристике «человека цивилизации», по мысли О. Шпенглера, добавляется натурализм нового пошиба, опирающийся во всём, что касается  социального и сексуального, на первобытные человеческие инстинкты и состояния. Здесь действует бестолковость в отношении к традиции, новый вариант  лозунга древнеримского плебса  «panem et circenses» («Хлеба и зрелищ !») – требование повышения заработной платы и  строительства спортплощадок. «…всё это знаменует …некую исключительно новую, позднюю и бесперспективную, но вместе с тем и неизбежную форму человеческой экзистенции.» [6] ( Выделено нами.- Б.А., Ш.Г.)

Другой известный философ – Х. Ортега-и-Гассет, развивая идеи, довольно близкие вышеизложенным, переименовал  шпенглеровского «человека цивилизации» в «человека массы». Как известно, он обнаружил людей такого типа во всех слоях общества  и пришёл к заключению, что  особенно  пагубна для культуры деятельность массового человека науки. «Достаточно взглянуть, как неумно ведут себя сегодня во всех  жизненных вопросах – в политике, в искусстве, в религии – наши «люди науки», а за ними врачи, инженеры, экономисты, учителя…Как узко и нелепо они мыслят, судят, действуют! Непризнание авторитетов, отказ подчиняться кому бы то ни было – типичные черты человека массы – достигают апогея именно у этих достаточно квалифицированных людей. Как раз эти люди символизируют и в значительной степени осуществляют современное господство масс…»

Окончание этой характеристики для нас в высшей степени интересно: «…их варварство – непосредственная причина деморализации Европы. С другой стороны, эти люди – наиболее яркое и убедительное доказательство того, что цивилизация Х1Х века, предоставленная самой себе, допустила возрождение примитивизма и варварства.»[7] ( У автора выделено иначе – Б.А., Ш.Г.)

Комментируя  приведённые выдержки из известных сочинений, обратим внимание на ключевые  гипотезы, к которым подвела философов логика анализа исторических судеб культуры.

 Прежде всего это предположение, что историческая динамика форм культуры коррелирует с некоторыми типами человеческого существования.(Для обозначения рода этих типов О. Шпенглер был вынужден  указать на категорию «экзистенция».).Далее, это предположение о том, что  при характеристике одного из типов людей  нельзя обойтись без понятия «варварство».( Х. Ортега-и-Гассет) Наконец, это мысль о том, что прогресс и регресс, очевидно, совместимы не только в жизни сменяющих друг друга культур, но и в историческом калейдоскопе  ликов человека. ( Цивилизация не исключает варварство. - Х. Ортега-и-Гассет)  

Эти гипотезы  намечают путь поиска ответа на один из существеннейших вопросов философии истории: кто зреет в человеке современности – «всесторонне и гармонично развитая личность» или  «грядущий хам» ?  

Для конкретного исследования этого вопроса  на основе сохранения вышеотмеченной продуктивной схемы  ( дикость, варварство, цивилизация), мы считаем целесообразным  внести в неё небольшие изменения. 

Во-первых, есть смысл оставить понятие «дикость» для характеристики доисторического периода жизни человечества. То есть, того периода, когда «дикарь» слит с природой, не выделяет себя из мира других живых существ и стихийно развивает, сам того не сознавая, мир культуры. Это – не «дикарь» философов ХУ111 века, имевших  в виду людей первобытно  - общинного строя. Это -  человек становящийся.

Совсем другое дело – варварство и цивилизованность. Это -  формы  бытия людей, уже знающих,  что они –  суть люди, и что у них есть культура. Существенное  же различие  между ними  заключается в разном отношении их отношении к другим культурам  и к другим людям.

Мы  предполагаем  возможным  определить это различие следующим образом.

В плане культурантропологии  варвар  есть человек, признающий за людей только  представителей своего этноса, класса, страты, конфессии, референтной группы. Наконец, - даже  в пределах своей, референтной по тем или иным основаниям, группы считающий за людей только индивидов, имеющих такую же, как у него, систему ценностей и ведущих такой же, как и он сам, образ существования. Соответственно, варвар – это человек, считающий культурой  материальное и духовное богатство только  своей общности  или личности. Наконец, это- человек, на основании  такого своего мнения прибегающий скорее и без размышлений  к грубой силе, чем к разуму, при контактах с иными культурами , общностями, личностями.

В противоположность  варвару  человек цивилизованный  исходит из  идеи  принципиального равенства  общностей, культур, индивидов. Поэтому он строит  общение с другими  людьми преимущественно  на основе  разумного согласия , использует насилие  только в случаях крайней необходимости, в строго дозированных объёмах  и  по мере возможности  в легитимной форме.     

Можно также предположить, что человек –варвар (синонимы – «зверь», хам, охломон, чернь и т.п.)  и человек цивилизованный ( синонимы – аристократ, джентльмен, интеллигентный, «приличный», порядочный и т.п.) – суть два типа экзистенции, проявляющиеся в деятельности  личности и общности. 

Можно предположить наконец,, что они проходят через все эпохи,  лишь модифицируясь сообразно реалиям той или иной формы культуры.   

Используя понятие «экзистенция», мы считаем нужным оттенить  два момента в его интерпретации, которые, надо думать, справедливо отметил в своё время К. Ясперс. «В отличие от всех вещей в мире,»- писал он, - «моё Я существует несколько иным образом. Отсюда возникает основополагающий философский ответ на вопрос: «Что есть противостоящее всему бытию мира ?» Бытие, которое, проявляясь в человеческом существовании не есть, а может быть и должно быть … это – я сам как экзистенция. Я есть экзистенция постольку, поскольку я не становлюсь для себя самого объектом. В ней я знаю себя независимым даже, возможно, не видя, что именно я называю своим Я. Исходя из её возможностей, я живу; только в её реализации я становлюсь собой. Если я хочу схватить её в понятиях, то она ускользает от меня- ведь она не есть психологический субъект…»[8] (У автора выделено иначе. - Б.А.,Ш.Г.) Иначе говоря, используя далее понятие «экзистенция», мы будем подразумевать не столько возможные варианты   умонастроения или чувствования человека, сколько  возможные способы  его реального цельного существования.    

Не вдаваясь в более подробные терминологические различения, чуть перефразируем заданный нами выше  существенный вопрос философии истории: как исторически соотносятся варварство и цивилизованность и от чего зависит их конкретное соотношение ?   

 

          ОБ  ИСТОРИЧЕСКИХ  СУДЬБАХ  НАСИЛИЯ

 

Представление о варварстве небезосновательно связывается в современном общественном сознании с картинами разрушения, уничтожения ценностей культуры, насилия над людьми. Поэтому есть смысл начать с этого параметра варварства. Обратимся с этой целью к одной публикации, очень характерной для периода так называемой «перестройки».

  Первый номер журнала  «Русская идея», начавшего своё существование с 1992 года, открылся статьёй  под названием  «Прощайте, повивальные бабки !». 

Л. З. Копелев, её автор, напомнил положение К. Маркса – «насилие является помощником при родах  каждого старого общества, которое беременно новым»; ( в русском переводе: «Революции – это повивальные бабки истории».) А  затем  уверенно заявил, что «непогрешимый пророк и вещатель абсолютных истин»  ошибся:  насилие не создаёт ничего нового,  и на исходе ХХ века  более чем очевидно – историческое время насилия ушло. Это, мол, доказали  Махатма Ганди, Мартин Лютер Кинг, а в нашей стране - Андрей Сахаров с друзьями, без единого выстрела  победившие всемогущее советское государство. «Сегодня должно быть ясно»,- безапеляционно завершил Л. З. Копелев свою статью, - «либо эпоха войн и революций закончится, либо уже не будет никакой другой  эпохи; либо мы навсегда распростимся с жестокими «повивальными бабками», либо последняя из них станет могильщицей  последнего человека.» [9]

Если  хотя бы на миг вспомнить ужасающие картины взаимного истребления десятков миллионов людей в двух мировых войнах ХХ - го века, в периоды красного и белого  террора в России, нацистского  террора в Германии, геноцида , осуществлённого красными кхмерами в Камбодже и тому подобные события, то  покажется, что автор совершенно прав. Либо отказ от насилия, либо гибель человечества.

Но у того, кто, не поддаваясь эмоциям, проследит теоретическое  обоснование  отказа от насилия  в отношении к злу и злым людям, возникнут серьёзные сомнения и в абсолютной  непогрешимости принципа ненасилия.      

Идеал  мирного сосуществования людей, восходящий к учениям основателей  даосизма, буддизма, христианства, спору нет, прекрасен. Но идеальное и реальное, должное и действительное  никогда и нигде в истории не совпадали. И если история чему-то всё-таки учит, то, надо думать, хотя бы тому, что  такое  несовпадение сохранится и в будущем.

Крупнейшие русские философы уже указывали на это. Вспомним хотя бы  аргументы некоторых из них против толстовства.

Можно взять, скажем, книгу  И. А. Ильина «О сопротивлении злу силою». А  впрочем, достаточно пролистать небольшую его статью «Похороны набальзамированного толстовства». В  ней  И. А. Ильин  просто и ясно показал  нравственную уязвимость поведения толстовца, боящегося применить силу даже там, где без этого обойтись нельзя. Толстовец печётся о сохранении чистоты своей личной души. При этом старательно закрывает  глаза  на умножение  страданий ближних своих , проистекающее именно из его невмешательства.

 Надо сказать, что задолго до Л. Н. Толстого  и его последователей с этой  сложной нравственной ситуацией сталкивались и другие ревнительные последователи Иисуса Христа. Например, согласно повествованию  Нестора-летописца, так обстояло дело с великим князем киевским Владимиром. «Он щадил жизнь самых убийц  и наказывал их только вирою, или денежной пенею; число преступников умножалось, и дерзость их ужасала добрых, спокойных граждан. Наконец, духовные пастыри  церкви вывели набожного князя из заблуждения. «Для чего не караешь злодейства?»- спросили они. «Боюсь гнева небесного», - ответствовал Владимир. «Нет, -сказали епископы, - ты поставлен богом на казнь злым, а добрым – на милование. Должно карать преступника, но только с рассмотрением.» Великий князь, приняв их совет, отменил виру и снова ввёл смертную казнь, бывшую при Игоре и Святославе.»[10]

Замечательный русский философ В. С. Соловьёв имел мужество открыто усомниться в том, что евангельское и толстовское требование «не убий» имеет силу абсолютной нравственной идеи. В произведении «Три разговора…»  он заявлял: «Спрашивается: есть ли общее или общепризнанное правило не убивать – действительно безусловное и, следовательно, не допускающее никакого исключения, ни в каком единственном случае или же оно допускает хоть бы одно исключение, и, следовательно, уже не есть безусловное ?» ; «…Абсолютное правило, как и всякий абсолют, есть только выдумка людей, лишённых здравого смысла и чувства живой действительности. …Никаких абсолютных правил я не принимаю, а принимаю только необходимые.»

Комментируя эти размышления, О. С. Соина заключает: «Есть основания полагать, что в конце своего жизненного пути Вл. Соловьёв сумел разглядеть зловещие симптомы отечественной болезни сознания, его извечную заражённость утопизмом и неистребимым тяготением к абсолютности  нравственных решений.» [11]

Взглянем же на историю, сохраняя здравый смысл и  чувство живой действительности.

Предположим, что автор указанной  статьи (Л. З. Копелев)  мог бы повременить с её публикаций  всего лишь год. Тогда он услышал бы в столице России  грохот танковых орудий – этого последнего и самого сильного довода «новых королей». И он  увидел бы своими глазами  «повивальных бабок», помогающих выжить новорожденному  режиму, «повитух» нового строя в форме омона и спецназа, расстреливавших не только противников, находящихся в здании Верховного Совета России, но и случайных прохожих, (в их  числе немало студентов - медиков, пытавшихся оказать помощь раненым). Кстати сказать, преступно замалчивать, (как это делают работающие на новых  хозяев средства массовой коммуникации ), что все без исключения погибшие были убиты из оружия, имевшегося на руках у  «повитух». Это доказано специальным расследованием  трагических событий в Москве и зафиксировано  в протоколах  парламентского  обсуждения .

А  если бы  упомянутый бескомпромиссный противник силовых методов  подождал ещё несколько лет, то убедился бы , что применение силы считают приемлемым и полезным не только настоящие или перекрасившиеся марксисты. Он бы увидел телевизионные репортажи о том,  как  входящие в НАТО «цивилизованные» страны  бомбами и крылатыми ракетами разрушают  военный и экономический потенциал Югославии, таким способом заставляя её  уважать гуманнейшую  «Всеобщую декларацию прав человека». И, кстати, может  быть, отметил  бы факт первого после разгрома  немецкого фашизма  появления войск Германии на театре военных действий . Той самой Германии, которая, переболев коричневой чумой нацизма, казалось бы, не должна даже заикаться о применении  силы.

Фактов широкомасштабного применения насилия для решения внутригосударственных или межгосударственных  проблем  в ХХ веке предостаточно.

 Уходящий  век  породил две небывалые  в истории человечества  войны – мировые. Причём словно в издёвку над здравым смыслом обе войны развязаны странами, большинство населения которых  по конфессиональной принадлежности относит себя к приверженцам учения Иисуса Христа.

После крушения в 60-х годах мировой системы колониализма, (в своё время созданной вроде бы христианами), африканский континент не перестаёт полыхать пожарами межэтнических столкновений, уносящих десятки и сотни тысяч человеческих жизней Периодически вспыхивают военные конфликты  на Ближнем  и Среднем Востоке, в Индокитае , в странах Латинской Америки, на территории  бывшего Советского Союза,  и во многих других регионах земного шара.

Последний век  второго тысячелетия новой эры  потряс человечество  чередой гражданских войн, выливающихся в настоящий геноцид. Россия, Испания, Германия, Индонезия, Чили, Китай, Камбоджа…Он принёс  с собой практику  планомерного тихого уничтожения  неугодных господствующей элите  этнических  и социальных групп населения голодом, холодом , непосильным трудом, античеловеческими условиями жизни.

Следует сказать и о неожиданном  побочном  результате становления  в ХХ веке всемирного рынка товаров, услуг и рабочей силы, совершенствования средств транспорта и связи, расширения возможностей безвизового перемещения из одной  страны в другую  и прочих новаций. Они способствовали  возникновению международной организованной преступности , в том числе и международного терроризма. 

То есть, реальная история человечества свидетельствует: «повивальные бабки»  не  думают уходить на покой.

Более того, реальная история современности  демонстрирует необыкновенный парадокс.

Он состоит в том, что  небывалый  по  масштабам  конфликтов и войн ХХ-й век – это одновременно и век самого быстрого роста численности человечества; 3 миллиарда людей на планете в начале века, 6 миллиардов – в конце его.

Этот парадокс, разумеется не оправдывает политику массового истребления людей. Но он укрепляет сомнения в неминуемости  апокалипси-                                                                                                                                                                                                                    са , грядущего здесь и сейчас, если люди не перестанут воевать и совершать революции.

Итак, нет никаких признаков того, что наши реально живущие современники  отправляют силовые методы решения проблем внутренней и внешней политики в музей древности  поближе к каменным топорам и  томагавкам.

Но не насилует  ли человек  этим самым  свою натуру ? Может быть всё же  по природе   он – не варвар ?     

Вспомним  очень демонстративное в плане заданного вопроса  рассуждение ещё одного философа ХУ111 века.

Человек, размышлял К. Гельвеций,  как и всякое животное, строящее себе надёжное убежище и скрывающее путь к нему, несомненно имеет врагов. В отличие от других животных он имеет врагов среди себе подобных. Это значит, что он находится в состоянии если не войны, то, по меньшей мере, страха. Взаимные же страхи подталкивают людей к военным действиям. Что, произошло бы, если бы удалось соединить эти страхи, ведущие к войнам, с нуждами и склонностями, которые сближают людей? По мысли автора, тогда человек оказался бы между войной и миром, но мир всё же был бы истинным состоянием людей.

«Если при этом они обладали бы разумом, который, указывая им средства примирения их истинных интересов, дал бы им средства избавиться от страха друг перед другом, то я полагаю, что налицо оказалась бы природа человека.» - заключил философ.[12]                                                                                     

Получается, что  в глубинной сути своей человек – мирное существо. Однако,  не будем поспешно соглашаться с этим прекраснодушным  постулатом.

Вспомним для начала, что  необозримое множество политеистических и монотеистических учений говорит о непрекращающейся борьбе в Космосе и в душе человека  добра и зла, света и тьмы, богов и демонов, Бога и Дьявола. Об этом  продолжает говорить современная мистическая литература. Например, в бесчисленных компиляциях выдержек из сочинений Е. Блаватской,  Н. Рериха и других «Посвящённых» современные авторы рисуют картины «золотых»   эр человечества – ангелоподобных людей, лемурийцев, атлантов.  Но затем эти же авторы сообщают  «данные», полученные от «видящих и ведающих», о том, что и в «златые времена» на Земле не всё была «тишь, да гладь, да божья благодать». Внутри цивилизации лемурийцев (по отношению к  современным людям это – полубоги) возникла междуусобная борьба. В следующей  цивилизации вспыхнула война между черными и жёлтыми атлантами… Короче говоря, даже боги и герои не могут обеспечить вечно мирное небо над своими головами; чего же ожидать от «простых» людей?

В огромном количестве религиозно-мистических сочинений человек изображён кем угодно, только не «мирной овечкой», и это согласуется с нашими предположениями. Но поскольку хотелось бы найти решение вопроса о природе человека, отвечающее критериям научности, мы не можем использовать упомянутые материалы в целях аргументации нашей гипотезы.

Поэтому, прежде чем поддержать или отвергнуть тезис о несовместимости насилия с природой человека,  всмотримся  в его методологические основания.

 

РЕЛЯЦИОННАЯ ОНТОЛОГИЯ  -  ОСНОВА ПОНИМАНИЯ      МНОГОМЕРНОСТИ ЧЕЛОВЕКА.

 

Философские концепции  природы человека, его сущности и существования всегда либо прямо, либо опосредованно увязаны  с представлениями о субстанции. То есть,  -  о бытии  начала самодостаточного, и, говоря языком современной  науки, системообразующего. Следовательно, в целях более  обоснованного выбора одного  из воззрений на человека  придётся сделать небольшое отступление для уточнения некоторых  нужных нам  здесь понятий философской онтологии.

   Древние философы  подобно современным авторам,  утверждали, что существует только одна единственная субстанция. Но из формулировок стоиков следует, кажется, что эта субстанция не по-настоящему  единственная и единая, что в действительности  она есть совокупность субстанций. Они называли её единой потому, что рассматривали  её с позиции  абстрактной идеи целого - как совокупность всего существующего. Или же можно думать, что они никогда особенно  не заботились о том, что  составляет единство её. Спиноза, желая избегнуть этого упрёка, сделал её единой при помощи абстракции. Но если субстанция стоиков слишком сложна, чтобы быть единой, то его субстанция слишком абстрактна, чтобы быть вообще чем-нибудь.[13]

Это двухвековой давности критическое размышление  напоминает сегодня  о непреходящей актуальности  одной  из острейших философских дилемм -   монизм  или плюрализм ?  Кондильяк  прав дважды. Во-первых, не одно и то же -  заявлять принцип монизма  или на деле проводить его. Во-вторых, непрекращающиеся  дискуссии  названных сторон  свидетельствуют  о  том, что обе  они в чём-то уязвимы.  В чём именно ?

Думается,  как ни странно, в одном и том же -  обе  не преодолели  до конца  слабости  досократической онтологии,  её  недиалектичность.

Это во многом связано с непреходящими трудностями  различения в любом материале всеобщего  и отдельного.

Беда в том , что любое всеобщее первоначально предстаёт  перед  чувствами и разумом человека  в слитном единстве  с какой-то частной формой своей  реализации. И потому едва ли не всегда  его частная форма   продолжительное время принимается за само всеобщее. Так, например, греки, японцы и многие другие народы  веками признавали  за людей только представителей своего этноса. Или, например, теоретики-экономисты долгое время принимали  способность золотых монет выполнять функции всеобщего эквивалента в товарном обмене за  исключительное  природное свойство  самого металла  - «золото».

 История  развития представлений о субстанции  не составляет исключение  для этой закономерности.

Досократики  создали парадигму онтологии , ориентированной на поиск  некоего  абсолюта. В роли такового у них, как известно, выступала та или иная стихия. Она, по их мысли, была генетическим началом и одновременно своего рода неисчерпаемым универсальным материалом, из которого происходили и производились ( неважно, природой или богами) конечные  природные  процессы и события, вещи и живые существа.

Последующее развитие философской онтологии, казалось бы, дало новую парадигму. Вместо стихий (воды, огня, земли, воздуха) появилась «эссенциа квинта» (у одних философов  –  апейрон, т.е. неопределённое по содержанию бесконечное  начало, у других  - материя, у третьих – дух, у  четвертых  – то и другое  параллельно).

 Но это были только поправки. «Ядро» досократической онтологии  для многих и многих последующих философов  осталось неприкосновенным: есть нечто надвременное и надпространственное (абсолют, эссенция, субстанция), являющее себя через атрибуты, модусы, акциденции. Сколько этих абсолютов – один или несколько? Каковы они по субстрату- из  вещества или духа ? Любые ответы на эти вопросы  не затрагивают  ядра такой онтологии.

 Эта частная парадигма  онтологии  по сей день принимается множеством философов    за суть, за всеобщее онтологии. И она же используется  в качестве базовой схемы  решения множества философских и научных проблем, в том числе при анализе человеческого бытия.

 Инновационные попытки  отечественной постмарксистской  философской онтологии  попрежнему не затрагивают  вышеуказанное   «ядро». 

Дело в том, что современные российские  философы, намереваясь  преодолеть действительные и вымышленные  недостатки марксизма, не выходят за рамки исследовательской  философской программы,  намеченной  классиками этой школы. Дилемма «бытие или  сознание», для них  всё ещё  остаётся «основным вопросом» онтологии . С упорством, достойным лучшего применения они пытаются перерешить его на какой-либо немарксистский   лад. Но традиционная постановка проблемы с неизбежностью приводит к одному из традиционных ответов. Хорошо бы если бы это было движением   восходящей спирали философской мысли; к сожалению, как правило  это – «возвращение на круги своя».

 Попытки  же развить на базе онтологических  псевдоноваций новую антропологию приводят к весьма  посредственным результатам.

Типичнейшим примером этого может служить публикация В. К. Бакшутова «Философская антропология: смена парадигм». Критикуя Ф. Энгельса за абсолютизация последним «основного вопроса», сам автор тем не менее пытается обновить парадигму  антропологии как раз за счёт перерешения этого же самого  вопроса. (Надо оговориться, что в целом его докторская диссертация, посвящённая анализу исторического генеза высших социальных чувств весьма содержательна  и серьёзно аргументирована.- Б.А., Ш.Г.)

 В указанной публикации  в одну кучу свалены марксизм и фрейдизм, сторонники обеих школ объявлены космополитической «теологической швалью», находящейся на службе у ростовщической техногенной  западной цивилизации. Взамен предлагается, якобы, совершенно новая – «русская философская антропология». Здесь в человеческой жизни на первое место ставится не экономика ( как это, якобы, было у К. Маркса) [14], а духовная жизнь, и не тело (как у З. Фрейда), а совесть, стыд, честь и другие высшие  чувства. По мысли автора, русская патриотическая интеллигенция способна возродить в России эти чувства. «Вместо автоматов и резиновых дубинок она вооружена духовным наследием предшествующих поколений, свободой мыслить без костылей марксов и фрейдов  и способностью смотреть не назад, а вперёд.»[15] Она способна создать созидательную духовную диктатуру, которая и сделает основное для  возрождения людей России к подлинно человеческой жизни.

Совершенно не новый идеализм и  столь же не новый утопизм «новой» парадигмы очевидны.

Вернёмся к пониманию субстанции.

Новации возможны, конечно, и в решении  дилеммы «бытие или сознание». Но нельзя же до бесконечности  ходить вокруг одного и того же вопроса; есть и другие проблемы онтологии, не менее существенные.

Вспомним,  что в классической  мировой философии  «бытие» соотнесено  прежде всего с «небытием», а не с «сознанием». (Дело в том, что  сознание тоже «есть», оно «бытует». )  И непосредственно следующий за этим соотнесением  этап  его философского осмысления, совершается  через категории  «сущность», «существование» и многие другие. Это убедительно показано Г. Гегелем в разделе «Бытие» его знаменитой «Науки логики».

 Следовательно, анализ соотношения  субстанции  и акциденций, ( в каких бы терминах оно  ни фиксировалось), есть один из первостепенных, если угодно, тоже «основных», вопросов онтологии.

 Гегель показал  бесплодность поисков абсолютных субстанций. Он справедливо указал в «Науке логики» , что абсолютная субстанция есть чистое бытие, а оно по содержанию  равно небытию. Потому  искать  вышеуказанное начало – бесплодное занятие. В.И Ленин, читая Гегеля, отметил :  философы более мелкие спорят о том, сущность или непосредственно данное  класть в основание;  Гегель же берет их вместе.[16]  В другой работе  В. И. Ленин  высказал очень   важную мысль: «Сущность» вещей или «субстанция»  тоже относительны…»[17]  К сожалению , ни у него самого, ни у советских философов  это положение не было развёрнуто. Между тем, оно открывало путь  к  новому подходу, который можно назвать - реляционная онтология. 

Эвристически  перспективная идея  «относительности»  субстанции  содержит в себе, по меньшей мере,   два следующие  положения. 

Первое: «абсолютная субстанция»  есть абстракт для обозначения  существования множества  определенных субстанций.

  Второе, гораздо более неожиданное для современных некритических последователей досократической традиции, можно усмотреть, вспомнив  уроки диалектики. Хотя бы, например, -  бесчисленное множество раз  цитировавшееся в нашей стране  высказывание Ф. Энгельса, направленное против метафизиков . Для философов, получивших образование в советский период истории  отечества, эти слова общеизвестны: то, что здесь или теперь оказывается причиной, там и тогда становится следствием, и наоборот.

То есть, всякое существующее диалектично  во всех планах своего бытия, в том числе по линии соотношения субстанции и  её акциденций. Если здесь и сейчас  оно– субстанция, то там и тогда  оно же - акциденция . Более того, при таком превращении сама субстанция  в предельно общем плане есть акциденция, то есть, субстанциональность.

 В одной из новейших отечественных публикаций  этот вопрос исследуется и решается в направлении, очень близком к тому, которое предлагается нами. В частности, автор тоже пишет о неудовлетворительности  традиционных вариантов монизма и плюрализма, как и инноваций в этой области. Правда, он сосредоточивает внимание на соотношении   мира чувственных и мира сверхчувственных форм. Справедливо отмечается, что рационально мыслимой материи (материи как таковой) отдельно не существует. Она всегда есть как «оформленная материя». Точно так же обстоит дело и с «духовной субстанцией» - здесь всегда есть множество определённых форм духа  как   невещественной реальности. Автор приходит к постулированию  принципа «плюралистического монизма». Здесь делается попытка соединить принцип «иерархии» (уровней организации природы) с принципом «синархии» ( «равноправии» всех форм бытия, как воплощений одной и той же субстанции). «Конкретная субстанция в её самодвижении подчиняется законам своей causa sui, чем и влияет в синархических отношениях на другие. Это существенное в ней. Помимо этого есть и несущественное ( а также случайное). Все изменения в ней, вызванные воздействием  causa sui  других субстанций тоже несущественны, т.е. не относятся к моментам тотальности данной конкретной субстанции.»[18] 

Позиция автора, повторим, во многом заслуживает поддержки. И сходные мысли прозвучали в сообщении одного из авторов настоящей публикации на 2-м российском философском конгрессе.[19]  Но в деталях результаты нашего поиска несколько отличаются итоговых суждений В. В. Семёнова.

Суждения о природе человека  во многих философских учениях  по сей день контекстуально  ориентируются на  досократическую парадигму представления о  субстанции.

(Стоит отметить, что основатели марксизма высказывали по поводу природы человека неоднозначные положения. Так, в одной из первых совместных работ К. Маркс и Ф. Энгельс писали: «Та сумма производительных сил, капиталов, социальных форм общения, которую каждый индивид и каждое поколение застают как нечто данное, есть реальная основа того, что философы представляли себе в виде «субстанций», и в виде «сущности человека», что они обожествляли и с чем они боролись…»[20]  То есть, здесь отвергается тезис о наличии некоей неизменной природы человека  и постулируется  безграничная изменчивость человеческого существа.

 «Поздний» Маркс высказывает несколько иную мысль: «Если мы хотим … по принципу полезности оценивать всякие человеческий действия, движения, отношения и т.д., то мы должны знать, какова человеческая природа вообще и как она модифицируется в каждую исторически данную эпоху.»[21]  Как видим, здесь  о природе человека говорится  как о чём-то, проходящем через всю историю и лишь меняющемся в «деталях».)

Нам представляются малопродуктивными поиски некоей  абсолютной природы  человека, равно как  и тезис о  её плюрализме. Перспективным представляется полиструктурный подход, в частности, следующий его вариант.

 В многосложной системе «человек»  каждая из подсистем  при определённых условиях  может оказаться системообразующей. Тогда она  по отношению к другим подсистемам и к системе в целом будет самодостаточной, то есть субстанциональной, можно сказать, «природой человека» на данный отрезок его бытия.

            Возьмём для примера  жизнь человека, возглавляющего страну. Когда он  осуществляет функции  главы государства, его субстанциональность  можно определить одним единственным словом – «президент». Всё  остальное, ему присущее ( психосоматические особенности, этническая и конфессиональная принадлежность, увлечения и т.д, и т.п.)  относится к разряду акциденций. Если же он, скажем,  попадает в хирургическую клинику по поводу предстоящей операции  на сосудах сердца, тогда его субстанциональность  изменяется; теперь это – «кардиобольной». Президентство же переходит в статус акциденций, составляющих в своей массе несубстанциональное,  или, как сказали бы экзистенциалисты,  «неподлинное» бытие.

Существенный момент  перехода от одной субстанциональности человека к другой  его субстанциональности  раскрывается с помощью  категории «виртуальность», привлекающей всё большее внимание современных онтологов.

Один из современных  отечественных авторов пишет:«Человеческая виртуальность – это экзистенция- готовность, экзистенция в модусе мобилизации. Как горизонт потенциальности, виртуальность не содержит в себе некоей заданной человеку индивидуальной формы конституции или образа.» Далее разъясняется, что такая виртуальность – это состояние, когда человеческая сущность, качества и свойства лишь начинают приобретать очертания. В плане бытия виртуальность погранична как состояние множественности возможностей, протоформ, вариантов развития. «…другими словами, она может быть определена  как бытие-бифуркация.»[22]   

Уточним, что сам автор приведённого отрывка использует категорию «виртуальность» для другой цели, а именно, для объяснения способа связи  «эссенциальности» (неизменной субстанциональности) человека с его текучим многообразным  «бытием». То есть, его разработка в своей основе не выходит за    границы  досократической парадигмы. Однако, мы считаем  возможным  последовать рекомендации герменевтиков – «понимать автора лучше, чем он  сам понимает себя» - и  применить вышеприведённое  его рассуждение в наших целях.

 

               HOMO  BARBARICUS  -  CIVILIS

 

В современном естествознании  значительную эвристическую роль играет идея существования фрактальных структур, т.е. таких образований, в которых  структура части  тождественна  структуре целого. Философия  в древности  зафиксировала  эту идею  формулой  «великое в малом», в средние века  - «макрокосм в микрокосме», в новейшей философии - «человечество  в  человеке».

Последнюю мысль прекрасно выразил  в 1799 г. Ф. Д. Шлейермахер.

Вот его замечательные  слова на эту тему: «В самом себе ,если Вы к этому стремитесь, Вы находите  не только предпосылки к самому прекрасному и самому низкому, к благороднейшему и самому презренному – то, что Вы наблюдали в других как отдельные черты человечества. В себе не только в различные периоды Вы обнаруживаете самые различные  степени проявления человеческих сил, но и все бесчисленные смешения различных задатков, которые Вы наблюдали в характерах других  и которые представлялись Вам только как остановившиеся моменты Вашей собственной жизни. Были мгновения, когда Вы именно так чувствовали, думали, действовали, когда Вы были действительно этим или именно тем человеком, невзирая на все различия  и пола, и культуры, и внешнего окружения. Все эти различные воплощения Вы действительно прошли в складе собственного облика. Вы сами являетесь компендиумом человечества, в одном определённом смысле Ваша личность охватывает всю человеческую природу, а она, в свою очередь, во всех своих проявлениях является не чем иным, как Вашим собственным, многообразным, более ясно выраженным и во всех своих изменениях увековеченным «я».[23] 

 Эту же мысль блестяще  воплотили в художественных образах  великие писатели – Н. В. Гоголь, Ф. М. Достоевский и др.

Если принимать эту идею, (а для этого есть достаточные основания), тогда следует критически переосмыслить  оптимистическую схему поступательного исторического движения человечества  от полуживотной дикости через варварство к цивилизации. И следует также  сильно усомниться в том, что  в составе человечества  одни люди по своей природе – варвары, другие  опять же по  натуре – цивилизованные.

Иначе говоря, варварство для человека столь же субстанционально, как и цивилизованность.

 Потенциально они  присутствуют всегда и везде, в одном и том же человеке, в одном и том же народе. Скажем, немцы  времён  Шиллера и Шуберта  и немцы времён Гитлера и Гиммлера  это не два разных народа. Особенности  исторической ситуации  а также  направления и объём работы  индивида над собой  лишь выдвигают на передний план  тот или иной  вариант поведения. 

Даже в, казалось бы,  цивилизованнейших  гражданах варвар жив. Он  всегда готов  выйти из латентного состояния  и подвигнуть человека на репрессии, на погромы, а то и на третью мировую войну.

Колебания от одного  экзистенциального полюса к другому  демонстрирует история всех  форм и разделов культуры. Например, в истории христианства варварство резко проявилось в инквизиции и крестовых походах на Ближний Восток, в покорении  мечом и крестом народов Южной Америки, в настоящем погроме античной языческой культуры. В истории ислама это  -  джихад, современный фундаменталистский терроризм. В истории естествознания есть аналогичные страницы: кровавые опыты на животных, научные эксперименты на людях и т.д.

 

                 ПРИРОДНЫЕ  ПРЕДПОСЫЛКИ  ВАРВАРСТВА

 

Ещё философы древности утверждали, что человек разумный отличен от животных в плане отношения к себе подобным. «Звери, крылатые птицы и рыбы, пощады не зная, / пусть пожирают друг друга, / сердца их не ведают правды. / Людям же правду Кронид даровал / - величайшее благо.» И в древности же для объяснения «зверств», совершаемых людьми, прибегали к учению о метемпсихозе и перевоплощении.

Христианство отбросило эти взгляды, как языческие. Но некоторые европейские философы использовали отчасти использовали это учение и  мифологические образы, созданные  древними греками и римлянами, для объяснения агрессивности людей. Например, Джордано Бруно подчеркнул, что искусный физиономист видит сходство ряда людей с разными видами животных. Если «у многих из человеческого рода есть в их лицах, взгляде, голосе, повадках, страстях и склонностях у одних что -  то лошадиное, у других – свиное, ослиное, орлиное, бычье, то всё это нужно приписать находящемуся у них жизненному принципу, вследствие которого из – за возможной в недавнем прошлом или в ближайшем будущем перемены  тела, они только что были, или вот -  вот станут свиньями, лошадьми, ослами или чем иным, что уже проявляется в них, если только воздержанием, трудами, размышлением и другими добродетелями или пороками не сумеют изменить и снискать себе иную долю.»[24]

Глупые математики, не очень мудрые физики, среди них нелепее всего перипатетики, продолжал Д. Бруно,  разделили мир на множество сфер, и одну их них – звёздное небо – на 48 знаков. Когда же на небе празднуется победа богов над гигантами, Юпитер предлагает всем богам изгнать Торжествующего Зверя и оживить божественные начала. Речь, в сущности, идет о том, раскрывает эту аллегорию Д. Бруно, что человек, используя естественный свет души – «синдерезис»[25], направляет ко благу чувство, ум, рассудок, память, любовь, влечение, ощущение, сознание, волю. Эти способности и олицетворены в языческих образах Меркурия, Паллады, Венеры, Марса и других божеств.

Иначе говоря, если и есть от прошлого или сейчас зарождается в человеке нечто от зверя, это можно преодолеть при сильном желании и настойчивости.

Другие философы, склоняющиеся к натуралистическому объяснению истоков варварства, постулируют существование неустранимых различий между людьми. Обращаясь к этим взглядам, полезно вспомнить некоторые детали хорошо известной критики Ф. Энгельсом  философских исканий Е. Дюринга.

 По мысли Е. Дюринга, пытавшегося развить не материализм и не идеализм, а «философию действительности», люди устроены так, что одна личность изначально  человечна, другая тоже изначально носит в себе нечто от зверя.

 «Но ведь уже самый факт происхождения человека из животного царства обусловливает  собой то», - возразил ему Ф. Энгельс, -  «что человек никогда не освободится полностью от свойств, присущих животному , и, следовательно, речь может идти только о том, имеются ли эти свойства в большей  или  меньшей степени, речь может идти только о различной степени животности или человечности.»

Далее Ф. Энгельс заметил: «Деление человечества на две резко обособленные группы , на человечных людей и людей-зверей, на добрых и злых, на овец и козлищ, - такое деление признаётся, кроме философии действительности, ещё и христианством, которое вполне последовательно имеет своего небесного верховного  судью, совершающего это разделение. Но кто же будет верховным судьёй  в философии действительности ?  Надо полагать, этот вопрос будет разрешён так, как он решается на практике в христианстве, где благочестивые овечки сами берут на себя  - и не без успеха – роль верховного судьи  над своими мирскими ближними - «козлищами»  Секта философии действительности, если она когда-нибудь возникнет, наверное, не уступит в этом отношении тишайшим святошам.» [26]

История, вспомним печальный урок истории, никого и ничему не учит. Дискуссии о роли природы в детерминации варварства и  цивилизованности  ещё раз напоминают эту невесёлую истину.

На  Х1Х –м Всемирном философском конгрессе, проходившем в 1993 г. в Москве, распространялось сочинение,  в котором  излагалась «кардинальная типология людей». В нём  получили неожиданное продолжение некоторые  действительно продуктивные  идеи  содержательной монографии Б. Ф. Поршнева.[27] В частности, это мысль о том, что первые антропоиды  по необходимости включали в свой пищевой рацион падаль «со стола» настоящих хищников, т.е. были готовы к хищничеству. Это также мысль о том, что человеческая речь возникает вначале не для обозначения природных и культурных объектов, а  как средство регуляции отношений внутри стада, в частности, как  интердикция, подавляющая волю тех или иных особей.  

По мнению автора «кардинальной типологии», в далёком прошлом  по ходу антропогенеза образовался не 1 вид – homo sapiens. На самом деле, якобы, возникли   4 вида , образующих  семейство  гоминид. Затем утверждается: «В дальнейшем эти виды всё более  и более расходились по своим  поведенческим характеристикам. Эти виды имеют различную морфологию головного мозга. Два из них являются видами хищными, причём с ориентацией на людей !»[28]

 Утверждение о межвидовых  в семействе человечества различиях  по морфологии мозга  автор не аргументирует. Насколько нам известно,  многовековые анатомические исследования человека ничего подобного не находили. Явно слабой выглядит и попытка представить человечество не как единый вид, а как семейство видов. Ощущая это, автор попытался ревизовать ключевое понятие биологии «вид». «…таксономическое определение «вида», как совокупности особей, дающих  - потенциально или реально- продуктивное потомство, в применении к человечеству в нашем ракурсе  видится явно неприемлемым.»- пишет он.[29] 

Это не мешает ему интерпретировать  «хищность»  и «мирность» в плане и био- , и культур- антропологии. Так, хищность  понимается им    и как  непосредственная, и как   сублимированная агрессивность.

 Два вида хищных гоминид  - это «палеоантропы» и «суггесторы». Первые (палеоантропы)предельно близки к своему дорассудочному предшественнику, к антропоиду, подавлявшему с помощью интердикции волю членов своей группы  и убивавшему их. Эти мрачные и злобные существа остались в памяти человечества  как предания о злых колдунах-людоедах. Вторые (суггесторы) – тоже хищники; они успешно имитируют интердиктивные действия, но психическому давлению палеоантропов противостоять не могут.

Два других вида гоминид – мирные. Один  – «диффузный»  вид. «Это те самые поедаемые суггеренды, не имеющие средств психологической защиты от воздействия жутких для них парализующих волю к сопротивлению импульсов интердикции. Это – «человек разумный».[30] Другой, по терминологии автора, - «неоантроп». Неоантропы непосредственно смыкаются с homo sapiens, но формируются в эволюции несколько позднее. «Они более продвинуты в направлении сапиентизации, оразумения, и способны – уже осознанно – не поддаваться магнетизирующему психологическому воздействию интердикции.»[31]     

Взаимодействие  4-х видов  гоминид - это, по мнению автора, глубинная антропологическая  пружина  всемирной  истории  и  судеб отдельно взятых стран. Войны, убийства, бесчисленные насилия есть прямой результат взбудораживания  и агрессивной дезориентации мирных людей хищными  индивидами. В ходе всемирной истории, изобилующей военными конфликтами, хищные гоминиды ( в особенности, палеоантропы) истребляют друг друга. Тем самым  открывается  путь для мирной жизни. К  сожалению, продвижение по нему совершается очень  медленно, так как другой вид хищников – суггесторы – чрезвычано адаптивны, и многие из них ( Мирабо, Марат, Гитлер, Гесс, Троцкий, Муссолини, Ленин, Кастро…) владеют искусством речи, искусством интердикции, воздействующей на людей «диффузного» вида 

С этих позиций, суперэтнос, состоящий из великороссов, малороссов и белорусов, представляет собой обширнейшую группу «диффузного» вида с многочисленными «неоантропологическими»  вкраплениями. Этот суперэтнос, якобы,  сумел осуществить «самовыбраковку» хищных гоминид . Вначале он достиг этого результата путём исхода части  восточных славян первого тысячелетия в регион Причерноморья. Затем, в «послетатарский» период-  за счёт вторичного исхода, на сей раз на северо-восток, в места обитания «чуди» (по интерпретации автором этого термина, чудаков, т.е.не сопротивляющихся  насилию племён). Нынешнее итоговое доминирование среди  этого суперэтноса   людей, относящихся к  «диффузному»  виду тривиальным образом  объясняет все беды и несчастья России. «Острый дефицит  «аборигенных» национальных хищников заместился болезненным для народа внедрением палеоантропов и суггесторов пришлых, приблудных: «гостей» варяжских, тюркских, германских, еврейских, кавказских и др. Единственное, что было у  всех у них общим, так  это – наплевательское отношение к судьбе необычайно удобного «субстрата» русского народа.»[32] 

(Мы полагаем, к  счастью для науки, Б. Диденко не располагал  следующими  сведениями. Согласно данным правоохранительных органов, в  90-х годах примерно 700 «воров в законе», действующих на территории СНГ, распределялись по этническим признакам так: 230- славяне, 230- грузины, 60 – армяне, 35- азербайджанцы, далее по убыванию -  курды, абхазы, узбеки, казахи, немцы (цифры «округлены»-Б.А.,Ш.Г.) Явная непропорциональность представительства, скажем, «лиц  кавказской национальности» национальному составу стран СНГ, вроде «работает» на концепцию Б. Диденко. Но, как мы постараемся показать в следующем разделе нашего исследования,  для объяснения причин возникновения этой  впечатляющей  диспропорции есть более приемлемые объяснения, нежели – разделение единого человеческого вида на  4 вида.)         

По концепции автора, так же просто объясняется, например, превращение милитаристской Японии в миролюбивую страну: многочисленные камикадзе своим самопожертвованием резко уменьшили численность хищных гоминид среди японского народа.

Разумеется, факторы природного порядка участвуют в детерминации деятельности каждого человека, в том числе они могут способствовать развитию агрессивного поведения. Известно, например, что трисомия по половой хромосоме порождает «сверхмужчин», которые чаще обычных мужчин оказываются правонарушителями. Исследователи  агрессивного поведения, такие как К.Лоренц, Э.Фромм и другие выявили ряд других причин природного характера. Подчеркнём, однако, что современная наука не нашла убедительных доводов для разделения людей  по природе на абсолютных агрессоров - эгоистов и столь же абсолютных мирных альтруистов.    

 

МИСТИЧЕСКАЯ ВЕРСИЯ.

 

Обзор всех вариантов мистического объяснения варварских действий человека не входит в задачи авторов. Достаточно указать на общий принцип и продемонстрировать его реализацию  в конкретных  изложениях.

Общий принцип состоит в том, что авторами, склонными к мистике, дурные, злые намерения человека абстрагируются от субъекта, персонализируются, истолковываются в качестве самостоятельных существ («сущностей»), живущих рядом с людьми, периодически внедряющихся в того или иного человека, паразитирующих на  его переживаниях. Сегодня  мистический взгляд, утверждающий таинственность бытия «сущностей», срастается с нео-натурализмом. Последний пытается создать подобие естественнонаучного описания тел («астросомов») этих квази-существ.

Вот один из примеров такого изложения.

«Пусть человек возымел дурное намерение, облечённое в достаточно типичную форму. Он не приступил к реализации этого желания в физическом плане, а только нарисовал астральную картину дурного намерения. Тем самым он породил сущность, сгустив  астраль и воспользовавшись законом индивидуализации сгущений.

У порождённой сущности нет физического тела, но есть астросом – типично выраженный, а также подобие духовной монады – идея дурного намерения. Такая сущность, по свойству своей монады, может влиять только сообразно этой идее.

На кого же простирается её влияние?

Да прежде всего на самого её отца, на художника, изобразившего астральную картину чего-то дурного.

Эта сущность, или лярва, побуждает его не забывать это дурное желание, повторять волевой импульс и этим усиливать саму лярву.

Она способна воздействовать и на другого человека, склонного желать сходных по форме вещей.»[33]

 В последнее время отчётливо фиксируется становление нового междисциплинарного подхода – эниологии, изучающей  функционирование энергоинформационных структур человеческого ( и не только человеческого, но и другого животного или растительного ) организма.  При этом делается справедливое допущение, что сообщество организмов создаёт надиндивидуальную энергоинформационную структуру.

Но  некоторые авторы превращают эту  структуру в некое существо – «энергоинформационный спрут», имеющее собственные цели. Эти цели будто бы состоят в провоцировании  индивидов на  совершение  актов жестокости, на излучение энергии ненависти, питающей этих монстров.

«Вот пример образования такого спрута.»- пишет автор пяти книг, посвящённых «дополнительному энергоинформационному развитию человека»(ДЭИР)-«Допустим, собрались несколько революционеров, задумавших свержение существующего строя, затем они передали своё желание в энергетической форме другим людям, те – следующим, и в конце концов уже множество людей начинают подпитывать этот энергоинформационный поток. И вот уже образовалась новая энергоинформационная структура, которая, питаясь энергетикой множества людей, уже сама начинает толкать их на террор, на кровопролитие, на вандализм и гражданские войны… …Зачем ей это нужно? Да всё очень просто: она ведь питается негативной энергией ! А там, где убийства, террор, кровь, насилие, - там негативной энергии, столь желанной для энергоинформационного спрута, хоть отбавляй!»[34]

Схема мистического объяснения истоков варварства в большинстве современных  вариантов схожа: сознание, то есть,  функцию жизнедеятельности целостного человека, абстрагируют от его тела, затем наделяют формы этой функции ( мысль, чувство, образ) самостоятельным бытием. Но сознание и его частные формы, не может существовать без сознающего, так же, как хождение  - без ходящего,  дыхание – без дышащего, исполнение музыкальных произведений – без исполнителя, чтение – без читателя и т.п. Понимая это, современные  мистики находят два выхода. 

В одном случае «мыслеформам» приписывается обладание собственными небиологическими и не физико-химическими  телами – астросомами. То есть, отделённая в уме от человеческого тела функция опять разделяется  -  на «тело» функции и её действия («функцию» второго порядка). 

Во втором случае эксплуатируется многозначность понятия «структура»: можно говорить о структуре тела, а можно – и о структуре функции, то есть, о её алгоритме. Достаточно незаметно для других или даже для себя подменить одно значение другим – «монстр» или «лярва» готовы.    

 

        СОЦИАЛЬНЫЕ   ИСТОКИ  ВАРВАРСТВА

                      И ЦИВИЛИЗОВАННОСТИ.

 

Социальные факторы, способствующие развитию того или другого начала в человеке, более  доступны для изучения, нежели другие.

Так, можно констатировать, что варварским умонастроениям чаще других подвержены люди, оказавшиеся маргиналами по причинам самого разного порядка.

 Например, в результате ускоренной индустриализации и урбанизации масса деревенского населения перемещается в города. Люди отрываются от деревенской культуры и от привычной структуры социума,   не успевают быстро освоить культуру городскую и ещё не умеют хорошо ориентироваться в новой социальной среде. Дезориентированность закономерно стимулирует негативные эмоции - неуверенность, нервозность, подозрительность к властям  и социальным институтам, враждебность  к окружающим и их культуре. Это состояние может выливаться  в агрессивные действия. Отечественная история первых пятилеток строительства социализма наглядно демонстрирует эти процессы.

Огромное значение имеет  политика государства, как верховного института  власти. Оно  может спровоцировать население на насилие по отношению к самому себе.

 Об этом прямо говорят даже правовые акты. Например,  «Декларация независимости», принятая 13-ю североамериканскими штатами 4-го июля 1796 г., не только констатировала это, но даже утвердила правомерность таких выступлений народа : «…когда длинный ряд злоупотреблений и насилий, неизменно преследующих одну и ту же цель, обнаруживает стремление подчинить народ абсолютному деспотизму, то право и долг народа – свергнуть такое правительство …» В преамбуле «Всеобщей декларации прав человека», принятой Ассамблеей ООН 10 декабря 1948 г, это положение контекстуально было поддержано следующим  образом: «…принимая во внимание, что пренебрежение  и презрение к правам человека привели к варварским актам, которые возмущают совесть человечества… …необходимо, чтобы права человека охранялись властью закона в целях обеспечения того, чтобы человек   не был  вынужден  прибегнуть в качестве последнего средства к восстанию против тирании и угнетения…»

Но чаще государство разжигает варварские умонастроения части населения против другой части населения во для скрытой защиты интересов  правящей элиты.

Как известно, не бывало общества, в котором не было бы расхождения интересов индивидов, малых или больших социальных групп. Эти расхождения преодолевались и преодолеваются иногда цивилизованным, иногда варварским путём.

Зачастую   после относительно длинного периода мирного сосуществования сограждан, стран и народов наступает полоса внутренних или международных конфликтов  и в широком масштабе применяются насильственные методы их разрешения. Такие перемены по понятным причинам болезненно воспринимаются обществом, в общественном сознании резко усиливаются негативные эмоции – от горького изумления до шока. (Например, такой была  реакция образованной части британского общества на «перерождение» приличных британских юношей в окопах и траншеях первой мировой войны, которая в одной только печально знаменитой «верденской мясорубке» перемолола миллион человек.)

Однозначно оптимистичный взгляд на человека как на мирное по природе существо не позволяет вразумительно объяснить  такие метаморфозы.

 В этих условиях стремительно нарастают пессимистические и мистические умонастроения, распространяются  явно фантастические концепции истории, социо- и антропогенеза. Сегодня Россия переживает эпоху крупных перемен и  населению приходится дорого платить за реформы -даже здоровьем и жизнями. Неудивительно,  что в российском обществе наблюдаются аналогичные сдвиги мироощущения и мировоззрения.

Для противопоставления миру грёз, фантастики и мистики  реалистического миропонимания и  реалистического же самосознания недостаточно сравнения исходных принципов. Полезно было бы, на наш взгляд, проследить в деталях на каком – либо конкретном историческом материале, как  поднимается   и как постепенно исчезает волна варварства.

 

«СПЕЦЕЕДСТВО»  КАК  ЧАСТНЫЙ  СЛУЧАЙ  ВАРВАРСТВА

 

Таким материалом может служить история «спецеедства» в красной России – «дела»  военспецов, инженеров, врачей и других специалистов, репрессированных по обвинению в саботаже, вредительстве, контрреволюционной деятельности, антисоветской пропаганде. 

«Никаких рассуждений с кадетом-буржуа, адвокатом, доктором, профессором, - здесь одно лекарство – мордобитие.  Другое дело – с рабочим классом. Нам надо его не в страхе держать, а идейно влиять на него, и вести за собой, а потому не принуждение, а убеждение – вот линия, вот закон.» (Выделено нами – Б.А., Ш.Г.)

Эти слова  Г.Мясникова  в его ответе   на письмо Ленина  [35] в связи с полемикой о свободе печати  в красной России отразили один из истоков «спецеедства» - недоверие огромной части рабочего класса к образованным специалистам как  к «барам». В марксистской литературе это умонастроение поддерживалось известным теоретическим положением о том, что в классовом обществе (в частности, в царской России) интеллигенция тяготеет к имущим власть и богатство, т.е. к эксплуататорам.

Другой источник такого подозрительного отношения и карательных действий  – остаточные элементы психологии гражданской войны, взгляд на специалистов как на союзников «недорезанных буржуев» и «недобитых белогвардейцев» и агентов «гидры мирового империализма».

И, конечно, одной из главных причин «спецеедства», развернувшегося в первые десятилетия  существования красной России, стал крах надежд на мировую революцию и на построение коммунизма в России в самые ближайшие сроки. Объективная невозможность реализовать эти планы и необходимость «объясниться» с народом вынудила большевистское руководство, (которое само было раздираемо скрытой борьбой за высшую власть), пойти по самому простому для правителей всех времён пути – разжигать в стране «внутреннюю войну» ( термин А. Пиночета).

О том, как это происходило «на местах», ярко демонстрирует  дело «о контрреволюционной организации правых»  среди связистов Свердловской области, сфабрикованное руководством наркомата связи и уральскими органами НКВД весной 1937 г.

В 30-е годы на Урале были заложены основы современной по тем временам связи. Через главный административный центр Среднего Урала – г.Свердловск проходили 14 важнейших телефонно – телеграфных линий, связывавших Москву с восточными и северными районами СССР. Мощная Свердловская радиостанция поддерживала постоянную радиосвязь со Средней Азией (г.Ташкент), с Дальним Востоком (г.Хабаровск), с севером (зимовки на о.Диксон).Из-за несовершенства аппаратуры и тяжёлых климатических условий высоких широт севера было сложно поддерживать постоянный радиообмен, но уральцы в основном справлялись с этой задачей. Многоотраслевая система связи Среднего Урала включала в себя почту, междугородние, городские и сельские телефонно-телеграфные сети, огромное линейно-кабельное хозяйство, более 30 радиостанций различной мощности, а также стройтрест, мастерские, склады и многое другое. В областной системе связи было занято более 9 000 человек. Руководило ею областное управление отрасли связи, насчитывавшее в 1936-1937 гг. 110 сотрудников.

Несмотря на определённые успехи, развитие средств связи на Урале столкнулось в конце второй пятилетки с рядом трудностей. Новые объекты строились медленно, оставалась острейшей проблема кадров, т.к. из-за плохих бытовых условий на предприятиях связи была большая текучесть. Особенно плохо шли дела на селе, где финансирование развития телефонно-телеграфной сети осуществлялось за счёт средств сельсоветов и райисполкомов.

Вопрос об источниках финансирования развития связи был важнейшим для отрасли на протяжении двадцатых-тридцатых годов. Большие дискуссии и согласования постоянно проходили в Госплане РСФСР и Уралплане, в наркомате связи и областном управлении, в СНК и облисполкоме. При этом крупное строительство – магистральные междугородние сети  и др. финансировались центром, а сельские объекты  и линии- местными органами. Уже в тридцатые годы удельный вес финансирования  из местных уральских источников возрастал: в 1934 г. финансирование из госбюджета составило 3,4 млн. руб., а из местных источников – 770 тыс. руб., в 1937 г. новое строительство связи Свердловской области осуществлялось средствами из госбюджета  - 670 тыс. руб., местного – 311 тыс. руб.; в 1939 г. –соответственно 447 тыс. руб. и 540 тыс. руб.[36]

Поскольку денег и материалов не хватало, телефонизация глубинки  осуществлялась за счёт «подручных средств»: обычным явлением были деревянные изоляторы, нестандартная проволока из жил распиленных стальных проводов. Как правило, на один провод подключалось до 10-12 абонентов, телефонные аппараты были дореволюционных конструкций, им давно была пора стать музейными экспонатами.[37]

Оценивая общее состояние связи Урала, работники Уралплана с горечью констатировали, что она заметно отстала от общего уровня развития страны.[38]

 Справедливости ради надо отметить, что отставание темпов развития связи наблюдалось не только на Урале, но также и по всей стране. Главной причиной его был остаточный принцип  бюджетного финансирования. Основные вложения направлялись на развитие ведущих отраслей производства. Так, в 1923-1932 гг. на развитие связи в СССР было выделено всего 2% всех капиталовложений. На Урале на протяжении всей первой пятилетки средства, отпускаемые на строительство связи, были меньше капитальных вложений в сферу образования, здравоохранения и др.[39]

Большевистское руководство страны усмотрело главную причину плохой работы отрасли во вредительстве врагов народа,  в происках оппортунистов и занялось обнаружением их прежде всего в народном комиссариате почт и телеграфов (НКПиТ). В конце двадцатых и в тридцатых годах здесь сменилось 8 наркомов.

НКПиТ  был организован в 1918 г., с 1933 г. – НКС- наркомат связи СССР.  В 1918-21 гг. им руководил В. Н. Подбельский,  в 1921-1923 гг.- В. С. Довгалевский, в 1923-1927 гг. – И. Н. Смирнов, в 1928-1931  гг. - Н. К. Антипов, в 1931-1936 гг.- А .И. Рыков, с сентября 1936 г.  по март 1937 г – Г. Г. Ягода, с апреля по август 1937 г.- И. А. Халепский, с августа 1937 г. по сентябрь 1938 г. - М. Герман и т.д.  Частая смена наркомов  прекратилась лишь в августе 1939 г.

Главной причиной  этой чехарды  министров и руководящего состава НКС можно считать непрофессионализм многих из них, однако большую роль здесь сыграло недоверие к ним сталинского окружения. 5 из перечисленных выше наркомов были репрессированы : И. Н. Смирнов, Н. К. Антипов, А. И. Рыков, Г. Г. Ягода, И. А. Халепский.

Частые смены руководства наркомата усугубили тяжёлое положение отрасли, тем более, что каждый новый нарком начинал свою деятельность с кадровой чистки.

При этом уже в конце 20-х годов  кадровое «перетряхивание» стало проводиться под лозунгом разоблачения «вредительской организации спецов». Одним из первых инициаторов такой кампании стал нарком Антипов. «Дело специалистов в НКПиТ» типично для периода  болезненного для руководства страны  пересмотра планов первой пятилетки 1929-1930 гг.

Ряд инженеров и экономистов наркомата открыто осудили нереалистические планы повышения темпов развития связи, как не обеспеченные достаточным финансированием. За это они были обвинены во вредительстве, их осудили к разным срокам заключения. На Урале итоги этого «дела» обсуждались на партийных собраниях, принимавших грозные резолюции – осудить вредителей, применить к ним высшую меру наказания и т.д.

По документам видно, что коммунисты, работавшие в системе связи,  впервые начинают публично призывать к усилению классовой бдительности с января 1930 г. Впервые чётко обозначается тенденция обвинять в многочисленных просчётах и недостатках развития связи центральные органы. Отказ НКПиТ  финансировать в нужном объёме ряд объектов связи на Урале начинает оцениваться как результат происков вредителей-спецов.[40]

После процесса в Москве над «вредителями» из НКПиТ  на Урале были организованы многочисленные проверки работы органов связи. Они продолжались на протяжении почти всего 1930 г., их результаты постоянно доводились до обкома ВКП(б). Характерно, что на данный период эти проверки пока были более или менее объективными. Выявилось, что нарушения в работе связи имеют уголовный характер – хищения, приписки, нарушения сроков передачи корреспонденции и т.п. Следователи Свердловской прокуратуры сообщали в Урал-обком ВКП (б), о том, что по материалам проверок к ответственности привлечено несколько десятков работников почты, однако, по уголовным, а не политическим делам.[41]

Кадровые чистки в центре могли иметь и более мягкие последствия, нежели репрессии или высшая мера наказания. Так, А. И. Рыков, став наркомом связи, обвинил всё прежнее руководство в проведении ошибочной линии и в 1931-1932 гг. полностью обновил состав коллегии наркомата. Многие специалисты были вынуждены уйти  в совершенно другую отрасль народного хозяйства, или продолжить работу в системе связи, но уже в провинции. Так, на Урале в начале тридцатых годов работала группа инженеров  и практиков-связистов, высланных из Москвы и Ленинграда по политическим мотивам. Среди них: акад. Гильдин, инженеры –Н. С. Родионов, В. П. Коробов, Кожухин, строители-связисты- К. П. Эйтнер, К. А. Цюнский, Ф. М. Стамблер. Одно время директором Свердловской междугородней телефонной станции был известный троцкист Фрумкин, в управлении работал бывший член ЦК ВКП (б) Мусолин. Эти люди внесли посильный вклад в развитие связи на Урале, но в 1932-1933 гг. в связи с введением городской прописки были вынуждены покинуть крупные города, поскольку им отказывали в прописке. Некоторые из них переехали в сельскую местность, где продолжали трудиться по специальности, другие насовсем покинули Уральский регион.

Судьба инженера-телефониста Н. С. Родионова – типичный тому пример. До революции он работал в Управлении городских телефонов г. Петербурга, участвовал в первой мировой войне, занимая в 1916-1917 гг. должность главного механика связи северо-западного фронта. В период революции и гражданской войны принял большевистские идеи, стал одним из организаторов НКПиТ. В 1930 г. был арестован по делу вредителей-спецов связи и выслан в г. Свердловск. Здесь находился под наблюдением НКВД и работал на Свердловской городской телефонной станции. По отзывам сотрудников, сделал много полезного для телефонизации города. Органы НКВД даже собирались поставить вопрос о его реабилитации. Однако, с введение паспортов начались новые ужесточения, так как г. Свердловск  входил в число городов, где запрещалось проживание семьям «вредителей». Поэтому в 1933 г. Н. С. Родионов и его семья были вынуждены покинуть Урал.

Остаётся добавить, что   в 1933 г. из 140 человек, работавших в управлении связи, 23 сотрудника не получили паспортов и были уволены.[42]

Распространение в 1937 г. «борьбы с вредительством» из центра в регионы ярко отразилось, как уже сказано, в «деле о контрреволюционной организации правых» уральских связистов.

Значительная часть уральских работников связи  попала под подозрение в силу нескольких причин. Отчасти, вследствие того, что кадровая чехарда в центре имела результатом такую же текучку в регионах. На Урале в 1931-1935 гг.  по распоряжениям высшего руководства отрасли сменилось 3 начальника областного управления, вместе с ними, естественно, приходили новые работники.

Существенную роль в возникновении указанного «дела» сыграла позиция партийной организации связистов. В первичную партийную ячейку  ВКП(б) областного управления связи, как показывают документы, в период 1928-1938 гг. входили члены партии 9-11 предприятий связи г. Свердловска ( управления, телеграфа, почты, Свердловской телефонной станции, Союзпечати и др.). Эти люди, как правило, занимали руководящие посты и во многом определяли общественную атмосферу в коллективах связистов области.

Огромный массив партийных документов – протоколов  партийных собраний и заседаний парткома (более 1000 листов машинописных и рукописных текстов) – показывает процесс постепенного формирования в «низовых» организациях партии образа «врага народа», «врага социализма».

Среди причин, ускоривших этот процесс, нужно отметить низкий образовательный уровень работников связи края. Большую часть телефонистов, телеграфистов, монтёров, радистов составляли практики с начальным образованием, радистами работали любители. Только треть сельских почтальонов окончила 2-х-классную школу, остальные не имели никакого образования. Для иллюстрации возьмём лиц, состоящих на учёте в ячейке ВКП(б) весной 1932 г. В это время в партийную организацию входило 40 человек из 9-ти ведущих предприятий г. Свердловска. Из них только 1 имел высшее образование (зам. Начальника управления по планированию М. И. Евстюгов окончил Промышленно-плановый институт в г. Москве); 1 – окончил 5-7-летнюю школу и Московский техникум связи; остальные имели 2-х или 4-х-классное образование. Даже начальники управления в указанный период были практиками.[43]

Низкий общеобразовательный уровень способствовал формированию нетерпимости к инакомыслию, привычки жить по директивам «сверху», позволял манипулировать общественным сознанием.

Типичным примером может служить так называемое  «дело о контрреволюционном выступлении» Г. Г. Долженко. В своё время он прибыл на Урал по путёвке ЦК ВЛКСМ и как молодой специалист работал на прокладке линий в гг. Кушва и Тагил. Осенью 1936 г. был переведён на работу в плановый отдел Свердловского управления связи. В декабре 1936 г., когда комсомольское собрание  обсуждало доклад  Сталина на 8-м Чрезвычайном съезде Советов о проекте новой Конституции, он выступил в прениях и сказал, что сейчас (т.е. в 1936 г.) совхозы нерентабельны, т.к. сельское хозяйство пока ещё не имеет необходимых машин, а колхозники получают только по трудодням и живут хуже, чем в городе. Это выступление было расценено комсомольцами и коммунистами, присутствовавшими на собрании как контрреволюционное и оппортунистическое. В ответ Г. Г. Долженко заявил,  что всё, что он сказал, он говорил сознательно, а факты, приведённые им, взяты из личных наблюдений по уральской глубинке. Это заявление вызвало негодование присутствующих. Он был исключён из комсомола и уволен из управления.

Отчёты об этом эпизоде были направлены в вышестоящие комсомольские и партийные инстанции в качестве образца борьбы с врагами народа. На протяжении всего 1937 г.  Долженко упоминался в парторганизации и в управлении связи как разоблачивший себя контрреволюционер, в связи с чем делались соответствующие политические выводы.[44]

 В скором времени непримиримость к инакомыслию институциализировалась: был найден эффективный социально-политический механизм – чистки рядов коммунистов и беспартийных.

Первая чистка на предприятиях связи Урала проводилась весной –летом  1930 г. бригадой Рабоче-крестьянской инспекции. Основное внимание было уделено изучению производственных показателей и претензий Свердловского управления связи к центральным органам отрасли. Среди главных причин неудовлетворительной работы связистов были названы: недостаточное финансирование из госбюджета, внеплановое уменьшение кредитов.

Однако, вместе с тем было указано на вредительство спецов из НКПиТ.[45] Одновременно в аппарате управления по анкетам было выявлено 14 человек, пребывавших в период гражданской войны на территории белых. Часть из них была уволена, некоторые сумели доказать свою лояльность советской власти и остались на своих должностях.[46]

В целом первая чистка в органах связи прошла достаточно спокойно и была воспринята как должное; однако, многие работники управления отметили, что ни пользы, ни заметных изменений  она не принесла.[47]

Но уже следующая чистка 1932-1933 гг. оказала разрушительное воздействие на коллективы связистов. Введение в СССР паспортной системы дало основание комиссии по чистке обратить особое внимание на социальное происхождение и другие социальные характеристики работников. В итоге к концу 1933 г. по социальным мотивам было уволено с работы 253 человека, причём многим из них даже не объяснили причины их снятия с работы. В Союзпечати г. Свердловска   (этот отдел в 1933 г. насчитывал 123 работника) было выражено недоверие 26% служащих, на почте – 11%, на Свердловском телеграфе – 2% работников. Большие увольнения прошли в сельской почтовой службе, где по обвинению в связях с кулачеством было уволено 266 человек. Из 59 человек, работавших в Стройтресте связи, 23 рабочих были объявлены  классово чуждыми элементами.[48] (После этой чистки партком  отчитался перед вышестоящими инстанциями, что, мол, партийная организация управления связи здоровая, уклонов нет, всем проявлениям оппортунизма дан решительный отпор.) [49]

Политические процессы 1935-1936 гг. и чистка 1936 г. окончательно сформировали в общественном сознании образ постоянно присутствующего врага. Это наглядно показывает эволюция повесток партийных собраний. В 1935 – первой половине 1936 гг. разбирались в основном вопросы соревнования, улучшения быта, производственные темы. В январе – мае 1936 г. о классовой бдительности и борьбе с врагами говорилось лишь несколько раз и не делалось каких-либо заметных оргвыводов. Летом 1936 г. ситуация меняется, на первое место в повестках  почти каждого собрания выходит  тема бдительности, разоблачения врагов революции и прокатывается волна исключений из партии. В итоге, если в 1932 г. парторганизация управления связи насчитывала 57 коммунистов и кандидатов в члены ВКП(б), то в июне 1936г. она сократилась до 22 человек, а к августу 1937г. – до 17-ти.[50]

Огульные обвинения становятся  «нормой» партийной жизни. Так, при обсуждении передовой статьи очередного номера газеты «Правда» ряд коммунистов обвинил начальников отделов в излишнем либерализме, в неспособности по-деловому отругать подчинённых, в том, что простые работники перестали бояться коммунистов.[51]

Начинается поиск врагов внутри управления. Первой жертвой травли стала старейшая работница связи г. Свердловска Н. С. Горина, родственники которой были арестованы в 1935г. по ложному обвинению в шпионаже. Её саму обвинили в утере классового чутья, наложили партийное взыскание, а в начале 1937 г. исключили из партии. В конце 1936 г. ещё 5 работников управления подверглись политическому «разоблачению» и вынуждены были уволиться.

Горина Н.С. – участница гражданской войны, член ВКП(б) с 1921 г. В 1928-1935 гг. – зам. Начальника управления по кадрам, в 1935-1937 гг. – председатель Уральского отделения профсоюза работников связи. В 1934 г. её брат женился на Л. И. Суппик, которая вместе с родителями приехала на Урал из Манчжурии. В 1935 г. она была арестована как шпион японской разведки. Поскольку её муж отказался признать её вину и развестись с ней, он также был осуждён. По нормам того времени Н. С. Горина доложила в партком управления о репрессированных родственниках сразу после их ареста. В 1936 г. этот факт был использован для организации указанной политической травли.

Л. И. и Н. С. Суппики были реабилитированы в 1956 г.[52]

Кампании по борьбе с врагами народа резко усилились с сентября 1936 г., когда наркомом связи стал бывший чекист Г. Г. Ягода. (Многие связисты расценили его назначение на этот пост, как заботу партии о системе связи.)  На партийных собраниях принимались резолюции о необходимости усиления борьбы с либерализмом. Секретарь парторганизации управления Л. И. Лебедев предложил пересмотреть состав начальников отделов, чтобы навсегда покончить с либерализмом.[53] Поскольку за два десятилетия советской власти многие «бывшие» физически исчезли, на место социальных критериев были поставлены политические мотивы. К февралю 1937 г. почти все начальники отделов были заменены, зам. начальника управления Самарин был вынужден перевестись на другое место работы.

Начальник управления И. М. Щербак (1897-1937), выходец из крестьян, член партии с 1919 г., в 1931 г.  прибыл на Урал по направлению ЦК ВКП(б). В 1936 г. во время партийной чистки признался, что его отец до революции служил в полиции; эта информация послужила основанием для первого его исключения из партии решением РК ВКП(б). После аттестации и пересмотра его дела в горкоме партии был восстановлен в партийных рядах. В марте 1937 г. ему вновь поставили в вину работу отца в полиции и вторично исключили из партии.[54] 

В коллективах связистов сложилась тяжёлая ситуация. На одном из партийных собраний начальник отдела почтовых перевозок Н. Ф. Гилёв открыто заявил, что обстановка накалена до предела, работать невозможно, вероятен взрыв.[55]

Собственно фабрикация дела «о контрреволюционной организации правых» в среде уральских связистов последовала за февральско-мартовским  пленумом ЦК ВКП(б), решения которого в стране развязали массовый террор.

Г. Г. Ягода был снят с поста  наркома связи и обвинён в пособничестве правым. Его место занял армейский связист И. А. Халепский. Свою деятельность он начал с разоблачений «приспешников» А. И. Рыкова и Г. Г. Ягоды в службе связи. В наркомате пристально следили за разоблачительными кампаниями на Урале. В январе 1937 г. в г. Свердловск приезжал работник ЦК профсоюза связи Балик, который поддержал все исключения из партии и увольнения  с работы.[56]

На этом этапе к кампании борьбы с вредителями и контрреволюционерами в полную силу подключились органы юстиции.

Весной 1937 г. в центральной и Уральской прессе развернулась клеветническая кампания против руководства Свердловского управления. И. А. Халепский обратился в секретариат ОК ВКП(б) с просьбой разобраться с врагами в областной связи.[57] Главный удар этой кампании был направлен против И. М. Щербака. Ему приписали полный развал строительства, притупление классовой бдительности, личные корыстные интересы и т.п. Партийная организация и сотрудники управления отвернулись от него, его личные обращения в обком партии с просьбой защитить от необоснованных обвинений остались без ответа. В апреле 1937 г. И. М. Щербак был арестован. Следствие по его делу велось 4 месяца, им занимался лично начальник управления НКВД по Свердловской области, комиссар госбезопасности Дмитриев.

В это время органы НКВД активно набирали материалы для нового судебного процесса против правых. Сразу после указанного февральско-мартовского пленума ЦК партии был арестован Н. И. Бухарин, началась фальсификация  обвинений против него лично и против многих его соратников.

Арест И. М. Щербака был в первую очередь вызван именно этим обстоятельством. Поскольку он был хозяйственником, известным не только на Урале, но и в наркомате связи, от него требовали  оговора и показаний против бывших наркоматовских сослуживцев. Другим направлением дознания следователи избрали фабрикацию данных против местного руководства, а также против работников Уралобкома и служащих Уральского управления связи.

Материалы следствия позволяют предположить, что в течение месяца И. М. Щербак отвергал предъявленные обвинения. Но после применения к нему на допросах незаконных методов дознания в мае 1937 г. он стал давать подсказываемые следствием показания на всех указываемых обвинителями лиц. В частности, - против А. И. Рыкова, Г. Г. Ягоды, десяти начальников ведущих управлений наркомата связи, с которыми прежде вёл дела, а также против многих работников связи Урала.

Дело о «контрреволюционной организации правых в народном комиссариате связи (НКС) и в Свердловском управлении связи», якобы выявило, что её члены ставили цель устранения руководства партии и правительства, срыв мобилизации в случае военного конфликта, организацию диверсий в советском хозяйстве связи.[58]  Эти материалы были использованы на процессе антисоветского правотроцкистского блока в марте 1938 г., а также для организации репрессий против связистов Урала и ведущих работников НКС. Осенью 1937 г. А. И. Халепский был репрессирован. Таким образом, дело по борьбе с вредителями и врагами народа начатое в центре, обернулось против коллектива самого наркомата. В конце мая 1937 г. И. М. Щербак был осуждён военной коллегией Верховного Суда СССР и расстрелян.

В сентябре 1956 г.  его «дело» было пересмотрено, он был полностью реабилитирован. При этом особо отмечалось, что следователи УНКВД Свердловской области Боярский и Дмитриев применяли к И. М. Щербаку незаконные методы дознания. За фальсификацию данных к процессу правотроцкистского  блока они впоследствии были осуждены.[59]

Аресты и следствия дезорганизовали работу управления. В начале апреля 1937 г. в г. Свердловске проходил актив связистов области в составе 270 человек. В прениях и в резолюции они признали работу управления неудовлетворительной и обратились в Уралобком  ВКП(б) и НКС с просьбой детально расследовать факты вредительства и помочь в оздоровлении руководства.[60]  Этим самым партком управления связи стремился оградить хотя бы себя от очередных «разоблачений». Очевидно также, ощущалась  необходимость как-то завершить кампанию чисток, чтобы сокращающаяся парторганизация не «вычистила» себя до полного исчезновения.

Но общий психологический настрой на поиск врагов сохранялся, он породил огромное количество доносов, «дело» разрасталось. Только работники отдела кадров управления обвинили во вредительстве 19 сотрудников.[61] Пик разгрома кадров  предприятий связи пришёлся на лето 1937 г., когда в г. Свердловске работала бригада НКС. Обследованию были подвергнуты все структуры управления и предприятия связи города. В период работы комиссии партком заслушивал отчёты  о борьбе с врагами начальников отделов каждые 10 дней. Новый начальник управления А.А.Бондарь издал несколько грозных приказов о немедленной мобилизации всех сил на ликвидацию последствий вредительства.[62] Эти меры не спасли уральцев. Члены бригады НКС сделали доклады в Уралобкоме ВКП(б) и на коллегии НКС, из которых следовало, что вся уральская связь поражена оппортунизмом. На 110 штатных работников управления связи Свердловской области было выдвинуто более 130 обвинений в политической неблагонадёжности. На десятки сотрудников были заведены дела в прокуратуре.[63]

Уральские связисты пытались обратиться в партийные органы края с просьбой о защите, т.к. деятельность комиссии НКС развалила работу управления. Однако, партийные органы ничего не сделали для защиты кадров. На это обратил внимание новый начальник управления связи С. С. Четвертной, который прибыл из Москвы и сменил на этом посту А. А. Бондаря.[64]

Бездействие партийных органов объясняется во многом тем, что летом 1937 г. в них так же происходили  аресты.

Последовали массовые увольнения. Из 68 начальников райотделов связи 48 были сняты с работы, из 60 заведующих сельскими радиоузлами – 14. В г. Свердловске только за 1 квартал с телеграфа, коллектив которого насчитывал 700 человек, уволено 130 служащих. Такой текучести здесь не знали с 1932 г., когда во время голода связисты массами покидали работу. В течение года с апреля 1937г. по март 1938 г. в управлении сменилось 3 начальника, по несколько раз – их заместители. По воспоминаниям инспектора управления Г. И. Журавлёва, коллектив управления переживал лихорадочное состояние, расколовшись на несколько враждующих между собою групп, партийная организация растерялась.[65] Летом 1937 г. было уволено всё прежнее руководство партийной ячейки, организовавшее на местах кампанию «спецеедства», в том числе секретарь парткома Г.И. Лебедев.

Уже к началу 1938 г. стало невозможно не замечать пагубные последствия этой кампании для самой партии и для народного хозяйства. Простои на телеграфах возросли в 2 раза по сравнению с 1936 г., хищения на почте приобрели такие размеры, что пришлось ограничить приём посылок и денежных переводов, фактически прекратил работу Свердловский посылторг. Сократились объёмы строительства  и ввода новых телефонных линий по области В целом уральская связь оказалась отброшенной к уровню 1934-1935 гг.

В конце концов это привело к спаду волны увольнений и арестов. К тому же  закончился очередной раунд борьбы за власть в правящей верхушке страны. На партийных собраниях уральских связистов в начале 1938 г. ещё звучат призывы к  классовой бдительности, но общий тон выступлений становится спокойнее, чистки прекращаются. В феврале 1938 г. начинается приём в партию и восстановление уволенных работников в сельских и районных отделениях связи. Правда, в областном управлении связи ни один из уволенных не был восстановлен.

Конечно, сломанные судьбы невинно пострадавших людей нельзя вернуть к исходному состоянию,  как невозможно вернуть к жизни жертв «большого террора» 1937, в том числе – дела о «контрреволюционной организации правых». Тем не менее: кампания «спецеедства» заканчивалась, варварские умонастроения уступали место идеям сотрудничества, коллективизма.

 

ЦИВИЛИЗОВАННОСТЬ ИЛИ ДУХОВНОСТЬ ?

 

Поспешно считать, что столь жестокая, если так можно выразиться «практическая апробация» варварства навсегда сняла для россиян  вопрос о его  истоках и судьбах. Реформы двух последних десятилетий ХХ века заставили его звучать вновь и добавили некоторые современные нюансы.

Во время «перестройки» российская интеллигенция вроде бы достигла единодушия в том, что пора с отвращением читать жизнь свою, что дальше так жить нельзя. Но при попытке ответить на вопрос «Куда идти?» трудно обретённое согласие исчезает.

Одни ставят задачу ввести Россию в сообщество цивилизованных народов и пишут на своём знамени -  «Цивилизованность!».

 Другие напоминают, что даже сами обитатели «цивилизованных»стран не в восторге от своего мира. Они видят в нём господство вещей над людьми, отчуждение человека от человека, и все подобные «пороки» связывают именно с цивилизацией. Поэтому последняя вызывает у этих авторов подозрения, и они больше хлопочут о духе. Не отрицая пользы для России таких компонентов цивилизации как рынок и демократия, они всё же поднимают другое знамя – «Духовность!».

Человеку, даже ориентированному в истории мировой культуры и её философского осмысления, трудно решить, за каким стягом идти. Дело в том, что под каждым штандартом шествует когорта весьма почтенных сограждан. Двигаться к цивилизации  зовут едва ли не все политические и экономические обозреватели, многие учёные и представители разных ветвей  государственной власти.    Но и о том, что «не хлебом единым жив человек, но и всяким словом, исходящим из уст Божиих», что надо «жить не по лжи», взывают не безвестные, а тоже заметные люди – церковные иерархи, писатели, музыканты, филологи и историки русской культуры и др. С кем же согласиться?

Ум смущён и по другой причине. Делать выбор между цивилизованностью и духовностью предлагают граждане одной и той же страны, и у них по-разному рисуется как «светлое будущее», так и «непонятое прошлое» родной страны. Звучат разные оценки отечественной культуры в её сопоставлении с культурой зарубежья. Ищущие цивилизованности имплицитно воспроизводят тезис П. Я. Чаадаева: у нас дикость, у них цивилизация. Алчущие духовности полагают  напротив: у нас культура с душой, более того, с духовностью (хотя бы до 1917 года), у них культура разлагающаяся,  «с душком». (Этому тезису отечественных философов скоро исполнится 150 лет.)

При этом многие авторы не замечают, что опираются на простейший и ненадёжнейший в плане методологии способ сравнения культур. За ориентир различия берётся пространственное разделение – по государственным границам. Как если бы у нас всё было такое, а у них – инакое. (В одной из замечательных интермедий Аркадия Райкина звучало: «Вот у них там лето, так лето, а у нас…») Суждения,  базирующиеся на антитезе «там – а здесь», тощи по содержанию и шатки по надёжности.

Столь же примитивны и ненадёжны оценки культур, опирающиеся на антитезу времён по схеме «раньше – а теперь» (до и после 988 г., октября 1917 г., апреля 1985 г., августа 1991 г., и – какая там дата на очереди?).

Между тем, человеку, обдумывающему подобные оценки, память может подсказать, что первая статья Всемирного союза антропологов гласит: «Все культуры равны между собой.».

Выбор ещё более утяжелится, если будет принято во внимание, что с понятиями духовности и цивилизованности пересекаются десятки других понятийных пар: сакрализация – секуляризация, этатизм – персонализм, реализм – символизм, эгоизм – альтруизм, технократизм – гуманизм и т.д. Когда же  понадобится учесть множество значений терминов «цивилизация» и «дух», тогда решение дилеммы «цивилизованность – духовность» может представиться совсем безнадёжной затеей; человек рискует утонуть в потоке текстов и контекстов, противопоставляющих две формулы будущего России и россиян.

По нашему мнению, есть способ избежать этой участи. Он состоит в том, чтобы не делить неделимое; т.е. надо предположить, что в обоих случаях речь идёт примерно об одном и том же.

Для этого нужно определиться в следующих вопросах. Не обозначает ли сегодня термин «духовность» какие-то компоненты уже не только религиозной, но и светской культуры? Надо ли считать синонимами понятия «цивилизация» и «цивилизованность»?  Не могут ли цивилизация и цивилизованность расходиться во времени и в пространстве по отношению к жизни индивидов или слоёв общества?

Первый вопрос едва ли не риторичен.

Разумеется, были и есть авторы, считающие единственным основание культуры ( иногда пишется красивее – «душой культуры») религиозный культ и такую же веру. Религия как бы прикрепляет к человеческому существу модусы подлинно человеческого бытия: стыд, веру, страх и др. Культ служит своеобразным катализатором, необходимым для выхода человека за рамки узкого личного жизненного мирка к ценностям сверхличного порядка, т.е. – от душевности к духовности. Поскольку объектом культа служит Бог, переход от личного к сверхличному здесь трактуется как воспарение от человеческого к сверхчеловеческому. Следовательно, духовность в её религиозной интерпретации понимается не как расцвет человечности, а как её преодоление. Вера, надежда, любовь и другие модусы человеческого бытия до тех пор не совершенны, пока они направлены на человека. Они должны стать любовью ко Христу, страхом Божиим, надеждой на спасение из мира греха для райской жизни. Тогда, и только тогда они составят духовность. ( Так поучал св. апостол Павел в первом послании к коринфянам. «Я сораспялся Христу и уже не я живу, но живёт во мне Христос.»,- так резюмировал этот мистик описание  христианского видения духовности.)[66]

Сегодня это понимание духовности с нарастающей активностью пропагандируется в России. Понятно, почему это происходит. Как справедливо заметил в начале ХХ века В. С. Соловьёв, современная европейская культура стала базироваться на двух крупнейших идеях – христианской и социалистической. (Правда, во второй половине ХХ века неожиданно мощно зазвучала, казалось бы, уходящая в прошлое ещё одна идея – национальная.) Поскольку первые две по многим параметрам исключают одна другую, постольку при ослаблении  идеи социализма закономерно усиление идеи христианской.

 Однако, в разработках специалистов и в массовом сознании крепнет светское понимание духовности. Богословский подход разъединяет цивилизованность и духовность до противопоставления ( как  «душевно-плотское» «духовному»). Научный же подход обнаруживает их существенное совпадение.

Первый шаг к этому состоит в выявлении простых, вечных, родовых черт духовности. Их можно описать, например, так: «…духовность …есть не что иное как правда и доброта. Элементы проявления бездуховности тоже просты – это ложь и равнодушие. Правда служит удовлетворению идеальной потребности познания, вплоть до обобщений самых широких; доброта – удовлетворению социальной потребности в справедливости, её варианта «для других». Слово «доброта» здесь надо понимать как явление прямо противоположное равнодушию и злости, враждебности.»[67]

Второй шаг – в признании тог, что «…понятия «правда» и «доброта» многозначны: каждый человек понимает и то, и другое не совсем так, как любой другой.»[68]  И, естественно, он живёт и действует не совсем так, как любой другой, а по своей правде.

Дальнейшее изучение духовности в её светском видении требует объективного описания наиболее типичных  вариантов «правды» и «доброты», анализа истоков их множественности, типичных способов мирного сопряжения  этих вариантов в одном и том же социуме. Для соотнесения же духовности с цивилизованностью, последнюю требуется отличить от цивилизации.

Деление истории культуры  на  этапы (соответственно, формы) дикости, варварства и цивилизации, как мы уже отметили в начале изложения, заслуженно получило всеобщее признание и стало аксиоматическим. Вместе с тем приложение к реальной жизни этой на вид простой, но удивительно продуктивной схемы  натолкнулось на следующее противоречие. Нередкими оказались ситуации, когда та или иная страна по множеству технических и социально - экономических параметров несомненно должна быть отнесена к периоду цивилизации, но в то же время поведение части её граждан вынуждает квалифицировать их как варваров, а то и –дикарей. Э. Тайлор, обнаружив это противоречие, предложил в своём знаменитом сочинении «Первобытная культура» следующее теоретическое решение: на этапе цивилизации дикость и варварство всё-таки исчезают навсегда, но временно сохраняются их пережитки.

Нами в первом разделе данного изложения обосновывается иная гипотеза, а именно, что потенциально варвар сохраняется в человеке всегда, на всех этапах социально-экономического и культурного развития человечества. И, что кризисные же этапы жизни той или иной страны особенно благоприятствуют  оживлению варварства. Кстати сказать, иногда дело доходит даже до возврата к дикарскому неразличению мира природы и мира культуры. Таково, например, поведение злостных правонарушителей: «…преступники бессознательно воспринимают окружающую среду как социализированную природу, которая сама собой предоставляет человеку средства к существованию.»[69] Действительно, если, мол, в лесу собирают грибы, почему бы не собирать вещи в чужих квартирах?

Иначе говоря, в цивилизованных странах варвар не исчезает, а лишь меняет свой облик. Потому желательно отслеживать эти метаморфозы облика, чтобы общество могло своевременно отбивать его интервенции в культуру. Конечно, на момент социального катаклизма такая диагностика едва ли не бесполезна. Но для выхода из кризиса и последующего возрождения культуры, надо всё же знать – не только какие идеи отвергаются и какие отвергаются, но и то, какие культуртрегеры сошлись в идейной борьбе.

Определяя, кто есть кто в нынешней духовной ситуации, было бы большим преувеличением сказать: «Ба! Знакомые все лица!». И тем не менее два характеризуемых нами типа человеческой экзистенции явственно проглядывают в многотемных и многоголосых полемиках. Они звучат в апологиях собственной  культуры и в оценках иных культур – иного этноса, иной страны, иного класса, иной конфессии, иного философско-культурологического подхода, иного временного отрезка истории своей же собственной культуры.

Это отчётливо представлено в бушующей дискуссии о «русской идее», о «судьбе России». Характерно, что полемизирующие поразительно часто не замечают подмену одних противоречий другими и демонстрируют такое отношение к «ино - культурам», которое иначе как варварство определить нельзя.

Так, на протяжении второй половины 80-х годов ушедшего века многие теоретики и литераторы публично демонстрировали намерение «по капле выдавить из себя марксиста» и «преодолеть ложь коммунизма». ( К сожалению, как-то забывался мудрый совет В. С. Соловьёва: прежде чем разрушить ложь социализма, надо бы понять его правду.)   Предполагалось вытеснить из сознания ограниченно-классовый подход, объявляющий настоящим человеком лишь пролетария, или, на худой конец, социально близких ему людей. Взамен намечалось развить у сограждан новое мышление, базирующееся на приоритете естественных прав личности и на общечеловеческих ценностях.

Вопреки поистине благородным намерениям мышление соотечественников и едва ли не большинства разработчиков новой идеологии качнулось в сторону совсем других ценностей. Вольно ли, не вольно ли  оно с пугающим сходством повторило путь, автобиографично описанный Адольфом Гитлером в книге, ставшей «библией» нацизма, «Моя борьба». Три коротких выдержки дают ясное представление о пути «прозрения» будущего фюрера немецкой нации. «Мировые идеалы, как бы они ни были прекрасны и возвышенны, никогда не могут быть применимы к жизни государства, если они не базируются на принципе борьбы за прочную государственность.» «Нашей задачей было бороться за существование нашей расы и нации, за свободу и независимость нашего отечества, за выполнение миссии, возложенной на нас творцом.» И наконец: «…когда я узнал, что евреи являются вдохновителями социал-демократической партии, моя длительная душевная борьба закончилась. Завеса спала с моих глаз.»

Директория пути – от классоцентризма к этноцентризму, далее - к шовинизму с поиском врагов.

Сравним  мировоззренческую эволюцию германского ефрейтора с другим такого же типа актом «прозрения и очищения от скверны марксизма». В  одной из казанских листовок 1990-го года звучали такие призывы: «Татарин? Чего тебе надобно, чего ты ещё ждёшь? На могилах твоих бабушек возведены церкви. Твою тысячелетнюю родину именуют Россией или землёй русских. Твои медресе разбиты, книги сожжены, просветители убиты. Твоих девушек упоили водкой, они путаются со всеми. Имя твоё предано посмешищу. Родной язык отобран. Детишек твоих учат в школе на чужом языке. Басурман, гололобый, татарская морда, поганый – это твои клички. Эти издевательства как терпеть? Восстань? Спаси родину от поруганья? Идель – Урал, Сибирь, Крым – это твои земли. Без тебя справедливость не будет восстановлена. Поможем все? Если будем едины в слове и деле. Чего выжидаешь? Чего тебе ещё нужно? Иншалла.»

Как видим, весь набор ключевых идей национализма в наличии: нация, чистота крови, жизненное пространство, творец. 

Кажется невероятным, но появились соотечественники, позабывшие о колоссальной цене победы  народов нашей страны над германским нацизмом и возрождающие идеи «коричневой чумы». Так, русский рабочий пишет в газету: «…президент страны (Б. Н. Ельцин – Б.А., Ш.Г.) предал свою целеустремленную команду реформаторов по наущению кучки жуликоватых евреев. Это яркое доказательство тог, что страной стала править финансовая олигархия, завладевшая средствами массовой информации. Уже не первый случай предательства президентом национальных интересов русского народа под давлением еврейских СМИ. Придёт время, и русский народ воздаст евреям так же, как в своё время воздал немецкий народ».[70]

В подобных случаях, совершенно очевидно, требуется не теоретический комментарий, а оперативная реакция правоохранительных органов. Но нас сейчас интересует механизм социогенеза очередной волны варварских умонастроений и действий.

На протяжении последних двух десятилетий отечественной истории суть его состояла в замене одной теоретической ограниченности на  другую.

 Историческая миссия пролетариата вытеснена из сознания исторической миссией России, борьба за самосознание и интересы рабочего класса – борьбой за национальные интересы и национальную культуру. В итоге страшные итоги деятельности ГУЛАГа  уже сопоставимы по масштабам с социальными последствиями разгула бандитизма и военных конфликтов на этнической почве, с последствиями циничного игнорирования элитами этносов экономических и социальных прав миллионов законопослушных граждан.        

Тревоги за судьбу России, Грузии, Таджикистана, Армении и других республик недавно единой страны успешно отодвинули с авансцены общественного сознания  на третью или четвёртую линию заботы об интересах рабочего класса. Но с таким же успехом в такую же даль задвинуты и «общечеловеческие ценности», к которым предполагалось перейти после разоблачения «лжи марксизма». Куда уж там до всепланетного масштаба, когда в отдельно взятой стране не удаётся наладить хотя бы мирное сосуществование, не то что всеобщее единодушие.

Варварское нежелание и неумение видеть другие «правды» сегодня заявляет о себе прежде всего попытками свести все цвета жизненного мира человечества к национальным палитрам. Однако, сказав «а», приходится говорить «б»: выпячивание национально-этнического компонента общественной жизни с необходимостью ведёт к умалению суперэтнического. А это ведёт в дурную, если не сказать ужасающую, бесконечность.

Вчерашние пропагандисты «правды пролетариата» сегодня озвучивают «правды этносов». При этом вряд ли бы забывчивости умалчивают, что активнейшим защитником права наций на самоопределение был в нашей стране не кто иной как В. И. Ленин. Почему так? Видимо, потому что объективный анализ тактики вождя российского пролетариата в национальном вопросе высветил бы скрытые мотивы действий современных отечественных политиков и их спичрайтеров.

Позиция главного российского марксиста вначале кажется странной. Ведь Ленин, в согласии с «учителями», считал нации отмирающими общностями; он предостерегал, что призыв к защите национальной культуры мешает единению пролетариата в его священной борьбе против капитала; он решительно утверждал, что требование развивать национальную культуру есть вполне буржуазный лозунг и т.д. На деле ничего странного нет.   

Для большевиков 1917 года и их антагонистов 1991 года право наций на самоопределение не более чем – таран для разрушения центральной власти ( для первых – самодержавия,  для вторых  -  ЦК КПСС). Вспомним, безусловно варварское в условиях многонациональной  страны  воззвание Б. Н. Ельцина к этносам – «Берите суверенитета столько, сколько сможете проглотить!»

Большевики надеялись компенсировать распад великой державы за счёт мировой социалистической революции и последующего создания всемирной республики Советов. (Кстати, нелишне вспомнить, что белое движение вменяло красным в качестве самой страшной их вины развал единой и неделимой Российской империи. И трудно сказать, чего больше – наивности или обмана, когда этих белых  в наше время поэтизировали сторонники раздела СССР.)  Реформаторы 90-х годов   успокаивали тревоги населения маниловскими картинами скорого перехода всего  человечества  на принципы «нового мышления». Оба исторических опыта показывают, что социальные группы, нередко совсем не этнического характера, манипулировали и не перестанут спекулировать «правдой этноса», пока им это выгодно.

Осмысливая действия таких политиков, полезно задуматься не только над тем, имеют ли этносы право самостоятельно устраивать свою жизнь, или всё должно регламентироваться из центра. Разумеется, имеют. Надо ставить и другие вопросы: «Существует ли «правда» суперэтноса?», «Имеет ли он право на самозащиту не только от внешних, но и внутренних нападений?». Вот эти острые вопросы старательно проглатывали и в 1917-м, и в 1991-м годах рвущиеся к власти политики. Ортодоксальные марксисты избегали как чёрт ладана вопросов о внеклассовом  и надклассовом. Демократы-реформаторы сменили номинализм классовый на номинализм этнический с его главным принципом – « есть только этносы с их интересами, что сверх того – то от лукавого». Практическое  разрушение Советского Союза, казалось, блестяще подтвердило правоту этно-номинализма.  Но проблема реальности суперэтноса заговорила о себе во весь голос на уровне России, Грузии, Латвии и всех других государственных новообразований. Она не исчезнет, поскольку на территории бывшей Российской империи, затем СССР не существовало моноэтнических республик, краёв или областей.

 Этно - номинализм как теоретическая и практическая установка нуждается в аксиологическом обеспечении. Чтобы вернее убедить других и себя в нежизнеспособности суперэтноса и в его искусствености, новый культуртрегер поступает следующим образом. Он берёт из прошлого и настоящего лишь то, что чернит суперэтнос, замалчивая принесенное им добро, его созидательную деятельность. В итоге получается желаемый образ: суперэтнос есть некий противоестественный, насильственно сколоченный конгломерат национальностей,  его  государство есть машина только для истребления населения, человек  в составе этого «монстра» - не настоящий человек, революция, породившая такой «монстр»- лишь вереница погромов, полоса истребления  «цвета наций» и  вакханалии черни.

Конечно, апология любых ценностей включает в себя возвышение утверждаемого и принижение отвергаемого. Но теоретику, публицисту и даже художнику нельзя  ограничиваться этим . Нужно показать, или хотя дать почувствовать долю правды, стоящей за отвергаемыми  «чужими» ценностями.  Между тем проект новой ценностной парадигмы, рисовавший идиллию всеобщего вечного мира этносов, классов, конфессий, правительств и культур, остаётся красивым одиноким цветком. А поле культуры вокруг него пока что заполняют ядовитые сорняки злых карикатур на всё, к чему прилагались эпитеты «советский» и «социалистический».

Типичными образцами этого  могут служить два текста, нашедшие друг друга на страницах одного и того же номера одного и того же журнала не то случайно, не то по умыслу издателя.

В первом даётся ожесточённая отповедь А. Блоку, некогда воззвавшему: «Всем телом, всем сердцем, всем сознанием – слушайте Революцию!». Нынешний грозный судья от поэтического цеха уверен, что он наконец-то разоблачил фальшь романтики социалистической революции. Стремясь художественно аргументировать «новое» её видение, он сочиняет монолог, произносимый революционером: «Казак, не терпи, не терпи ничего, /  А то атаманом не будешь, не будешь, / О, Nihil!, О вечный полёт в пустоте! / Бесцветная жизнь, но от крови – малина! / Не ссы! / За процентщицей вслед замочи  / и Соню, сначала оттрахав, и Дуню, / И Фёдор Михалыча! Право имей! / Не любо? Дрожащая тварь, что, не любо?»[71] Монолог приведён не полностью. Но, на наш взгляд, приведённого отрывка достаточно для оценки и художественного уровня рифмованного текста, и правдоподобия  нарисованного сочинителем портрета  романтика - революционера.

Второй текст более академичен и построен на размышлениях по итогам социологического исследования. Здесь преподнесён  портрет «человека советского», подретушированного под «совка». Для убедительности судья от цеха учёных предуведомлял читателей, уже начинавших со здоровым скепсисом относиться к тотальному разоблачительству чёрной эпохи социализма, о методике изготовления портрета. Сообщалось о том, что опросом было охвачено 2 700 респондентов из разных регионов и республик Союза, что анкета включала 100 пунктов, что вообще инструментарий массовых социологических опросов эффективен для решения таких задач.

Что же за человека породил советский суперэтнос? По выводам автора, это – неприглядное существо, а именно: двоемыслящее, одинокое в толпе, обитающее в школе жестокости, прячущее под личиной коллективизма практику группового заложничества, редко стремящееся воспитать в детях умение быть самим собой, одолеваемое страхами перед всевозможными формами насилия и т.д. Автор резюмировал: «После крушения советской системы на поверхность вышел не сказочный освобождённый богатырь, а человек, склонный приспосабливаться, чтобы выжить.»[72]

 Жестокий приговор вызовет у любого непредвзятого читателя немало вопросов.

 Например: что, есть страны, в которых при расшатывании социальных устоев  и общественного сознания косяками валили сказочные богатыри? Или, например: может по ошибке не того «человека» засудили? Ведь известно, что ещё Н. В. Гоголь пытался пригвоздить к позорному столбу «человека российского» своим знаменитым – «Дрянь и тряпка стал всяк человек!». Или например: может быть, «двоемыслие» - это черта не советского менталитета, а русской души? Ведь писал же об этой двойственности  философ, работы которого ныне опять в фаворе: «Для русских характерно совмещение и сочетание антиномически, полярно противоположных начал…Русский народ с одинаковым основанием можно характеризовать как народ государственно-деспотический и анархически свободолюбивый, как народ, склонный к национализму и национальному самомнению, и народ универсального духа, более всех способный к всечеловечности, жестокий и необычайно человечный, склонный причинять страдания и до болезненности сострадательный.»[73] 

В целях достижения истины следовало бы внимательно вглядеться в  способ  обоснования приговора.

Добросовестное воспроизведение автором результатов математической обработки данных опроса должно было создать впечатление, будто бы претензии к исследованию неуместны. На самом деле: достоверность эмпирической информации и корректность математической обработки действительно не вызывает сомнений. Но верна ли интерпретация, и как спрашивал поэт 19-го века, «С кого они портреты пишут?».

Исследователь, стараясь не заострять внимание, сообщал, что в 1989 году, когда проводился опрос, общественный кризис ещё не разразился в катастрофу, и потому, мол, можно считать, что «человек советский» был ещё верен себе. Однако, в цитированном нами выше выводе, сам автор пишет о происходившем «крушении советской системы». Действительно, на момент опроса кризис уже был. Уже четыре «перестроечных» года колебалась «генеральная линия» элиты и нарастающими волнами прокатывались по сознанию людей «прозрения» мировоззренчески линяющих авторитетов от идеологии. Четыре года шла коренная ломка советских (как бы их ни оценивать) форм жизни. Сам автор портрета «человека советского» по ходу размышлений не раз отмечал существенные изменения, происшедшие к 1989 году и в уровне религиозности, и в состоянии преступности, и в моральном климате внутриармейских отношений. Тогда зададим ещё  один вопрос: может быть, высветился образ не продукта советского суперэтноса, а портрет человека эпохи перемен, продукта полу-советской, полу-антисоветской среды?

Так или иначе, но и в этом тексте без труда обнаруживается  априорное, предубеждённое неприятие «правды» советского периода истории страны. Искал ли исследователь новый взгляд, или его самого нашёл конъюнктурный социальный заказ новорожденных бизнесменов разного калибра, от олигархов до ларечников – для нашего анализа не существенно. Достаточно констатировать, что здесь отчётливо звучит столь нужная чётко определённой социальной группе «аксиома»: избавьтесь от химеры  социализма, и на месте «урода – совка» появится  «нормальный человек».

В заключение, охватывая разом историю России двадцатого  века,  можно фиксировать два варианта варварства. Один, когда на протяжении советского периода признавался «настоящим» человеком  вначале только пролетарий (соответственно, «настоящая»  культура – его творения),  несколько позже  - гражданин, проникшийся идеалами социализма (соответственно, социалистическая культура – «настоящая») . Другой возник в конце ХХ-го века и маятником качнул в противоположную сторону. Мол, всё, созданное за советский период в области искусства, политических технологий, педагогики, военного дела, права, и т.д., и т.п. – суть социальная патология. Отторжение созидавшегося – есть, якобы, способ возрождения к жизни «нормального» человека.

Варварство многолико. В своих проявлениях оно способно вариировать от дичайших зверств до культа уютного личного мирка, благополучие которого оплачено упорно незамечаемыми обитателями таких мирков лишениями гастарбайтеров или собственных сограждан. Его не в состоянии изжить ни одна «цивилизованная» страна – ни Франция, ни Германия, ни Италия, ни США, ни какая – либо ещё. От него не застрахован ни одни социальный слой. В известной мере прав  русский писатель, сказавший в начале ХХ–го  века, что у голодного пролетария и сытого буржуа разные экономические интересы, но едины религия и метафизика, утверждающие идеологию хама. Чуть ли не пророчеством звучит продолжение этой мысли: «От …сытого мещанства  до безумного голодного зверства один шаг.»[74]   

К чему же стремиться – к цивилизованности или к духовности? К тому, что останавливает  пробуждение «Хама», «Торжествующего Зверя» -  варварского начала в человеке.

 

    

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

  Баталов Анатолий Афанасьевич

  Шапошников Геннадий Николаевич

 

 

Варварство и цивилизованность – вечные экзистенциальные компоненты истории.