|
А.А.Баталов Латинское выражение философия – per se означает – без примесей, в чистом виде. Оно сразу приходит на ум, когда начинаешь листать страницы только что вышедшей из печати «Хрестоматии по философии» кандидата философских наук Елены Владимировны Власовой. Человеку, даже с высшим образованием и учёными степенями, философия часто представляется бесконечно тасуемой комбинацией невнятных слов. Смутно помня серый вузовский учебник, он из деликатности не скажет прямо, что это переливание из пустого в порожнее и скукотища смертная, однако, в своём предубеждении останется. Но если ему в руки попадёт такая хрестоматия, то его уму может вдруг открыться дверь в мир ослепительных идей, необыкновенных интеллектуальных образов, доступ в лаборатории мысли гениев древности и современности. Вдруг проясняется: нет безликой философской субстанции, расползающейся подобно туману и выпадающей в осадок тысячами пергаментов, миллиардами страниц из целлюлозы и типографской краски. А были и есть безумно интересные, нестандартные, выдающиеся люди - философы, решавшие и перерешавшие многие поистине головоломные проблемы, многие из которых «достают» и тебя лично. Вдруг открывается: эти «небожители» могут стать твоими личными виртуальными друзьями. Ты можешь ехать с ними на работу в метро, делать собеседниками в своей «тусовке» и т. д., короче, реально прописать их в своем «жизненном мире», сохраняя при этом, разумеется, полное психическое здоровье. Вот простенькая иллюстрация к тому, какие они разные и интересные.
Н. Кузанский- католический епископ. Сложил руки в профессиональном жесте, а в углу рта хитрая усмешка. Ведь это ж надо уметь: епископ заменяет Бога - живого Хозяина Вселенной - на некий непознаваемый «абсолютный максимум» и при этом не выпадает из церковной номенклатуры. Ж.Ламетри – врач; эпикуреец не только по книжкам: на лице написано открытое наслаждение жизнью. Гедоник, но не эгоист, что доказал героической смертью, испытывая на себе новый способ лечения. Г. Гегель – это вам не простой университетский профессор. Конечно же это о нём сказал А.Блок в поэме «Скифы»: «…сумрачный германский гений…». Ну ещё бы! Опять же, прямо на лице написано, что его система – финал развития абсолютного духа, никак не меньше. Как высокомерно он ответил О.Конту на просьбу изложить новые идеи кратко, популярно и по-французски! «Мою философию нельзя изложить ни кратко, ни популярно, ни по-французски!» Будучи стесненённой рамками одной книги, Е.В.Власова выбрала из множества славных имён и произведений немногих: Лао-цзы «Дао дэ цзин», Платон «Пир» и «Федон» (с послесловием А.Ф.Лосева), Фридрих Ницше «Антихристианин», Зигмунд Фрейд «Будущее одной иллюзии», Альбер Камю «Миф и Сизифе» и «Эссе об абсурде», Жан-Поль Сартр «Экзистенциализм – это гуманизм». Хватит ли представленного материала, чтобы читатель ощутил аромат философии? Почему бы нет! В социологии правомерны методики и сплошного охвата массива обследуемых, и выборки. Научность последней часто аргументируется поговоркой: «Чтобы уловить вкус борща, необязательно опустошать всю кастрюлю. Достаточно одной ложки.» Так дело обстоит и с «потреблением» философии. Читатель хрестоматии может «самостоятельно оценить древнюю мудрость китайцев, своеобразие философии Платона, дерзость и свободолюбие Ф.Ницше, нестандартность взглядов З.Фрейда и горький вкус человеческой экзистенции в работах Ж.-П.Сартра и А.Камю.» (С.3 ) Принципиально важно, подчёркивает составитель, что произведения приводятся полностью, без изъятий и купюр. Как любят сегодня говорить, вот с этого места поподробнее. В истории культуры никак окончательно не решается и, видимо, не будет решена проблема сохранения аутентичности мыслей философа и его целостного образа. Причем, аутентичности не только древних мыслителей, но и наших современников. Вот, например, Сократ – герой всех (кроме одного) знаменитых платоновских «Диалогов». В хрестоматии платоновское изложение его речей представлено, как уже сказано, per se. (Конечно, в той мере, в какой это возможно при переводе с древнегреческого на русский.) Возьмём фрагмент (хоть хрестоматия принципиально нефрагментарна) диалога «Пир». Семь собеседников договариваются не напиваться, как в прошлый раз, отсылают флейтистку, выбирают объектом обсуждения Эрота. Шестеро, один за другим произносят обстоятельные монологи о древности Эрота, его двойственности, стремления к целостности, совершенстве и т.д. Затем в беседу вступает Сократ. Он в отличие от предшественников не произносит монолог. Системой вопросов он вынуждает Агафона отказаться от защищавшегося им тезиса о совершенстве бога любви Эрота. «— ответь, вожделеет ли Эрот к тому, кто является предметом любви, или нет? — Конечно, вожделеет,— отвечал Агафон. — Когда же он любит и вожделеет: когда обладает предметом любви или когда не обладает? — По всей вероятности, когда не обладает,— сказал Агафон. — А может быть,— спросил Сократ,— это не просто вероятность, но необходимость, что вожделение вызывает то, чего недостает, а не то, в чем нет недостатка? Мне, например, Агафон, сильно сдается, что это необходимость. А тебе как? — И мне тоже,— сказал Агафон. (…..) — А не значит ли это любить то, чего у тебя еще нет и чем не обладаешь, если ты хочешь в будущем этим владеть и обладать? — Конечно, значит,— отвечал Агафон. — Следовательно, и этот человек, и всякий другой желает того, чего нет налицо, чего он не имеет, что не есть он сам и в чем испытывает нужду, и предметы, вызывающие любовь и желание, именно таковы? — Да, конечно, — отвечал Агафон. — Ну, а теперь, — продолжал Сократ, — подведем итог сказанному. Итак, во-первых, Эрот — это всегда любовь к кому-то или к чему-то, а во-вторых, предмет ее — то, в чем испытываешь нужду, не так ли? — Да, — отвечал Агафон. — Вспомни вдобавок, любовью к чему назвал ты в своей речи Эрота? Если хочешь, я напомню тебе. По-моему, ты сказал что-то вроде того, что дела богов пришли в порядок благодаря любви к прекрасному, поскольку, мол, любви к безобразному не бывает. Не таков ли был смысл твоих слов? — Да, именно таков,— отвечал Агафон. — И сказано это было вполне справедливо, друг мой,— продолжал Сократ.— Но не получается ли, что Эрот — это любовь к красоте, а не к безобразию? Агафон согласился с этим. — А не согласились ли мы, что любят то, в чем нуждаются и чего не имеют? — Согласились, — отвечал Агафон. — И значит, Эрот лишен красоты и нуждается в ней? — Выходит, что так,— сказал Агафон. — Так неужели ты назовешь прекрасным то, что совершенно лишено красоты и нуждается в ней? — Нет, конечно. — И ты все еще утверждаешь, что Эрот прекрасен,— если дело обстоит так? — Получается, Сократ, — отвечал Агафон, — что я сам не знал, что тогда говорил.» (С. 34 ) Точно воспроизведённые речи, упоминания мелких деталей быта, недавних событий в том или другом полисе Эллады, постоянные обращения к античным богам, в существовании которых ни один из собеседников нимало не сомневается – всё это мало-помалу создаёт у неторопливого читателя ощущение собственного присутствия «там и тогда». Читатель интериоризирует, то есть, делает своим ещё один, на первых порах очень непривычный, строй мысли. Не модернизируя его. Между тем отношение к классике может быть иным. «По мотивам» её можно сделать «винегрет», который публика скушает с большим аппетитом и который, возможно, у отдельной её части вызовет интерес к первоисточнику. Но при этом настоящий образ будет так искажён, что, как говорится, родная мать не узнает. В 1969 г. была поставлена новаторская пьеса Э.Радзинского «Беседы с Сократом», положившая начало творческим успехам драматурга и писателя. Вот что отмечено в одной из недавних рецензий на его творчество. «Беседы с Сократом» пронизаны множеством позднейших идей и реминесценций. Например, Мелет в одном из монологов разражается тирадой о вражде между отцами и детьми, словно вдоволь начитался Фрейда, затем изъясняется вполне в гамлетовском стиле: «Слова…Слова…Слова» Одно из песнопений Хора живо воскрешает в памяти бессмертное творение К. Пруткова «Спор древних греческих философов об изящном»: Зевс любит дуб, Лавр – Аполлон, Афродите приятен мирт, Оливки (так у автора! – С.К.) – Афине, Хмель возлюбил Дионис… В рассуждениях Сократа о любви появляются нотки из послания апостола Павла, ведёт он себя в соответствии с толстовской доктриной о непротивлении злу, а общий ход событий носит экзистенциальный оттенок. В довершении всего в образе Сократа порой проглядывают черты … Ленина. Тюремщик и называет его Старичок (Старик – ленинская подпольная кличка). Так и ждёшь, что Сократ выйдет и выбросит вперёд указующую длань.» (Сергей Казначеев. «Беллетризатор» - ЛГ.№ 3-4. 31 января-6 февраля 2007г. С.15) Спрашивается: Сократ ли это, или не Сократ? В данном случае оправдание искажениям исторического облика конечно есть: пьеса – не научно - философское исследование, а художественный вымысел. Но и в науке сегодня попадается этакое, что хоть святых выноси. Заглянем в один школьный учебник по естествознанию. И обнаружим трактат, ни в жизнь не догадаетесь о чём – о Курочке-Рябе! Читаем: «В этой сказке причудливо переплелись два мировых образа: образ дерева и образ яйца. Трактовка сказки может быть разнообразной, но образы древа и яйца вводят нас в определенную систему логики. Все персонажи сказки (дед, бабка, Курочка Ряба, золотое яйцо) - символы мировых образов. В мифопоэтической форме в этой сказке представлены три мира: вселенная - золотое яйцо, преисподняя - мышь, земля - простое яйцо, дед и баба. Забыв все земные дела, безрезультатно бьются дед и баба постичь тайну небесного, золотого, разрушив его. Быстро приходит помощь из другого мира - темного, подземного, противостоящего светлому, небесному. Наступает катастрофа. Яйцо разбито, гибнет вселенная, гибнет земля. Не того хотели дед и баба, оттого и плачут; не разрушить, а завладеть небесным и владычествовать над миром хотелось им. Но мудрая Курочка возвращает неразумных деда и бабу к реальной жизни, обещая простое яйцо - символ вечного обновления жизни на земле.» (Битюцкая Л.А., Еремин В.С., Чесноков В.С., Дементьева О.Б. Естествознание. 10 класс. М, АСТ-пресс, 1999. стр. 89) Хорошо было бы напомнить таким «творцам», что есть интерпретация, а бывает и интер-трепация. Сегодня в моде постмодернистские упражнения, многие из которых подпадают под второе определение. Они то и способствуют живучести представлений о философии, как некой зауми. Хрестоматия даёт философию «из первых рук». И поэтому читатель, зацепившись даже случайным взглядом за имя, за заголовок, за первый абзац, уже увлекается потоком настоящей мысли и загорается желанием проследить, куда он его приведёт. Вот Альбер Камю.- «Абсурд и самоубийство» «Есть лишь одна по-настоящему серьезная философская проблема — проблема самоубийства. Решить, стоит или не стоит жизнь того, чтобы ее прожить,— значит ответить на фундаментальный вопрос философии. Все остальное — имеет ли мир три измерения, руководствуется ли разум девятью или двенадцатью категориями — второстепенно. Таковы условия игры: прежде всего нужно дать ответ. И если верно, как того хотел Ницше, что заслуживающий уважения философ должен служить примером, то понятна и значимость ответа — за ним последуют определенные действия. Эту очевидность чует сердце, но в нее необходимо вникнуть, чтобы сделать ясной для ума.» (С.200 ) Прочитав такие строки, неужели кто-то бездумно прервёт чтение и не вернётся к нему? Или Фридрих Ницше – «Антихристианин». Ещё совсем недавно творения мыслителя находились у нас в «спецхране», интерпретировались однозначно и безапелляционно: «В сочинениях, написанных в жанре философско-художественной прозы, выступал с анархической критикой буржуазной культуры, проповедовал эстетический имморализм («По ту сторону добра и зла», 1886) В мифе о «сверхчеловеке» индивидуалистический культ сильной личности («Так говорил Заратустра», 1883-84; «Воля к власти», опубл. 1889-1901) сочетался у Ницше с романтическим идеалом «человека будущего». Реакционные тенденции учения Н. развивало ницшеанство, их использовали идеологи немецкого фашизма». ( Советский энциклопедический словарь. М.1982. С.889) Понятно, что после такой аннотации не приходится ждать горячего желания «достать» его книги. Но таков ли его действительный образ? Читаем: «Нужно, как то свойственно сильному, отдавать предпочтение вопросам, которые в наши дни никто не осмеливается ставить; необходимо мужество, чтобы вступать в область запретного; необходима предопределенность — к тому, чтобы существовать в лабиринте2. И семикратный опыт одиночества3. И новые уши для новой музыки. И новые глаза — способные разглядеть наиотдалённейшее. Новая совесть, чтобы расслышать истины, прежде немотствовавшие. И готовность вести свое дело в монументальном стиле — держать в узде энергию вдохновения... Почитать себя самого; любить себя самого; быть безусловно свободным в отношении себя самого.» (С. 121 ) Поспешный читатель сгоряча скажет: «Ба! Да это же натуральный эгоист!» Потом может призадуматься, как это - быть свободным в отношении самого себя? Когда же дойдёт до сочинения З. Фрейда «Будущее одной иллюзии», непременно запнётся за строки, не то опровергающие, не то подкрепляющие процитированную мысль Ф.Ницше. «… всякая культура вынуждена строиться на принуждении и запрете влечений; неизвестно еще даже, будет ли после отмены принуждения большинство человеческих индивидов готово поддерживать ту интенсивность труда, которая необходима для получения прироста жизненных благ. Надо, по-моему, считаться с тем фактом, что у всех людей имеют место деструктивные, то есть антиобщественные и антикультурные, тенденции и что у большого числа лиц они достаточно сильны, чтобы определить собою их поведение в человеческом обществе. Этому психологическому факту принадлежит определяющее значение при оценке человеческой культуры. Если вначале еще можно было думать, что главное в ней — это покорение природы ради получения жизненных благ и что грозящие ей опасности устранимы целесообразным распределением благ среди людей, то теперь центр тяжести переместился, по-видимому, с материального на душевное. Решающим оказывается, удастся ли и насколько удастся уменьшить тяжесть налагаемой на людей обязанности жертвовать своими влечениями, примирить их с неизбежным минимумом такой жертвы и чем-то ее компенсировать.» (С.170 ) Читатель с помошью Ницше и Фрейда осознаёт вопрос, который стихийно ему приходится решать и перерешивать ежедневно: как бороться со своими антикультурными эгоистическими тенденциями, надо ли вообще это делать? На тот случай, если эти два мыслителя не столько прояснят, сколько усложнят проблему, самое время обратиться к Лао-цзы. Итак, «Дао дэ цзин» кн. 1, параграф 8: «Высшая добродетель подобна воде. Вода приносит пользу всем существам и не борется с ними. Она находится там, где люди не желали бы быть. Поэтому она похожа на Дао. Человек, обладающий высшей добродетелью, так же как и вода, должен селиться ближе к воде, его сердце должно следовать внутренним побуждениям; в отношениях с людьми он должен быть дружелюбным; в словах он должен быть искренним; в управлении страной должен быть последовательным; в делах должен исходить из возможностей; в действиях должен учитывать время. Поскольку он так же, как и вода, не борется с вещами, он не совершает ошибок.» (С. 4 ) Наверное, приведённые фрагменты достаточно убедительно показывают, что хрестоматия на самом деле «даёт оригинальный и разнообразный материал для самостоятельного философского анализа и размышления.» (С.3 ) При виде сегодняшнего «девятого вала» бульварной литературы и гламурных журналов культурные читатель, естественно, кипят возмущением, и терзаются вопросом: «Когда - нибудь это кончится?» В памяти оживают знаменитые строки двух великих русских поэтов: певца «мести и печали» - Н.А.Некрасова и «лучшего, талантливейшего поэта советской эпохи» - В.В.Маяковского.
Оптимистическая китайская пословица учит: «И дорога в тысячу ли начинается с одного шага»! Сейчас надо следовать ей, даже если пессимистическая извилина мозга ехидно шепчет: «Одна ласточка весну не делает…» |
